Пока Растерянный «тушил пожар» самогонкой, Витя ждал его в мерседесе у дверей дома начальника стройки. Я же, находясь в генконсульстве, согласно инструкции по безопасности, не спал, готовый в любую минуту мчаться их выручать в случае какого-либо инцидента. Под утро Растерянного загружали в машину, и Витя трогал домой. Въехав в консульский двор, он вытаскивал тело, перекидывал его через плечо головой назад и, придерживая за ноги, тащил в резиденцию. Протискиваясь в дверной проем, неловкий Витя обязательно спотыкался и стукал Растерянного головой о косяк. Голова издавала бильярдный звук. Часто бывало, что неуклюжий Витя спотыкался в этом месте два раза подряд. Дежурные коменданты, менявшиеся на вахте каждую ночь, с любопытством наблюдали за ритуальными действиями водителя. Показательно, что, при всех сложностях взаимоотношений в их коллективе, Витю никто ни разу не заложил. Свалив на кровать бесчувственное тело, одетое по сезону в костюм или пальто, Витя отправлялся спать. Укладывался и я. Рабочий день в генконсульстве начинался в восемь утра, поэтому спать нам оставалось недолго.
На следующий день Растерянный появлялся на службе только после обеда, на нем всегда были темные солнцезащитные очки.
Слышь, Валерьяныч, — говорил он мне, — что- то у меня после вчерашнего голова трещит, не выручишь похмелиться?!
Да вы же на прошлой неделе все выпили, — стандартно отвечал я. — Но, по-моему, у Вити в гараже есть в заначке «чекушка». Может, у него попросить? Он — отзывчивый, добрый...
Растерянный спешил в гараж налаживать мирные отношения с Витей, чтоб получить выпивку, и в жизни водителя наступала счастливая передышка.
Вообще-то мы с Растерянным жили достаточно дружно. В целом он был неплохим человеком, а на мелочи я внимания не обращал.
Проблемы возникли, когда настал срок моего перевода в посольство, как было условлено еще в Москве. Растерянный понимал: вместо меня сюда пришлют мальчика с институтской скамьи, так как должность, которую я занимал, соответствовала этому уровню, а другой в штатном расписании генконсульства не было. Он стал защищать свои интересы теми методами, которые были ему привычны. Плохого обо мне сказать ничего не мог, поэтому говорил только хорошее: «Замечательный парень Резо, — хвалил он меня тегеранскому руководству, — живем с ним душа в душу! Правда, любит чуток погулять. А что делать?
Один ведь мается, жена-то к нему не едет! Но я смотрю на это сквозь пальцы — парень уж больно хорош! Ну, выпивает, случается! А как тут не выпить?! Он ведь только сейчас узнал, что ребенок не от него».
Растерянный не подозревал, что эти беседы слово в слово передавались мне его собеседниками, и так как источник был не один, сомнений в надежности информации не возникало. Я делал вид, что ничего не знаю, и по утрам, придя на работу, отвечал на улыбку улыбкой и пожимал протянутую руку, а в это время Витя Журба уже мастерил по моему заказу из толстой ореховой ветки и автомобильной камеры очень серьезную пацанскую рогатку.
Административное здание консульства расположено в центре сада. Каждый вечер сюда с окрестных помоек слетались многочисленные стаи ворон. Они рассаживались на ветках старых платанов и устраивались на ночлег. Практически полнеба было закрыто ими. В фойе здания стояло много кадок с зеленью. В одной из них, недалеко от стеклянных входных дверей, замаскированная фикусами лежала рогатка. Когда Растерянный после работы отправлялся домой, я позволял ему углубиться в сад метров на сорок и стрелял из рогатки по веткам деревьев. Сотни отъевшихся на помойке ворон с диким карканьем и хлопаньем крыльев взлетали вверх, и море помета обрушивалось на Растерянного. Натянув на голову пиджак, он зигзагами мчался по садовой дорожке. Чтобы не вызывать подозрения, я был вынужден ограничить стрельбу двумя днями в неделю.
— Ты знаешь, — жаловался он мне на ворон, — такое ощущение, что они из жопы целятся! Но я главного понять не могу, почему именно по вторникам и четвергам?!
Мой перевод в Тегеран откладывался на неопределенное время. Но интриги Растерянного были здесь ни при чем. Весной 1985 г., в ходе обострения военного конфликта, иракская авиация начала атаковать иранские города. Основным объектом нападения стал Исфаган. Сирены воздушной тревоги звучали здесь каждые три часа. После этого максимум через пару минут на головы людей валились бомбы. Глухие мощные взрывы доносились из разных концов города.
Иракские летчики «работали», практически не рискуя, с большой высоты «по сектору». Мишенью являлись жилые кварталы, задачей — создать массовую панику среди гражданского населения.
Особенно тяжелыми для исфаганцев были ночные бомбардировки. Вслед за сигналом тревоги, поступавшим по радио, городское электричество отключалось, улицы и дома погружались в полную темноту. Черное небо рассекали огненные пунктиры трассирующих снарядов. Они тянулись от земли вверх в никуда. На большой высоте то там, то здесь начинали мелькать яркие вспышки разрывов. Осколки горячего металла сыпались на город, в том числе и на нас, попадали в крыши и стены домов, с резонирующим свистом рикошетили и застревали в стволах деревьев консульского сада или падали на асфальт во дворе.
Зенитный огонь почти не препятствовал бомбардировкам. Система ПВО Исфагана, судя по всем признакам, имела устаревшее вооружение, к тому же была выстроена по схеме «круг»54. Это говорило о том, что сил у иранцев мало. Самолеты противника легко обходили заградительный огонь, наносили удары и невредимыми возвращались назад. Сразу же после «отбоя» город наполнялся звуками автомобильных сирен «скорой помощи».
За одну ночь иракская авиация совершала три-четыре налета. Но сигналов воздушной тревоги было намного больше, поскольку они подавались также в том случае, когда самолеты летели бомбить соседние города.
На вооружении у иракских ВВС стояли МИГи советского производства, и мирных людей они убивали бомбами, сделанными в СССР. Надо ли говорить, что отношение иранцев к нашей стране, и без того недружелюбное, приняло форму нескрываемой ненависти?
Для сотрудников генерального консульства ситуация дополнительно осложнялось неадекватным поведением Растерянного. Во время ночных налетов он прибегал в убежище первым, совершенно не беспокоясь о том, что происходит с остальными людьми[36]. Одет был в хлопчатобумажные «треники» с пузырями на коленках, домашние тапочки на босу ногу и макинтош поверх майки. На голове тирольская шляпа с коротким перышком. В темноте под землей он доодевался. «Гоша! — громким шепотом рычала на него жена. — Не растопыривай пальцы, я не могу надеть на тебя носки!» Скоро он впал в глубокий запой и полностью ушел в зазеркалье.
Я понимал, что пускать ситуацию на самотек недопустимо. Любая случайность в такое время могла привести к катастрофе. Попади бомба или ракета в один из соседних домов, искать виновников смерти людей далеко не пойдут — вот они, «шурави», здесь под боком... и полетят от нас только клочья. Поэтому собрал у себя в кабинете всех мужчин, и вместе мы составили план действий, включавший в себя несколько вариантов на случай прямого падания бомбы, разрушения здания, пожара, нападения извне. Каждый теперь знал «свой маневр». При этом поскольку мы вынужденно тренировались не менее десяти раз в сутки, то вскоре наши действия были отработаны до совершенного автоматизма.
