« Екатеринбург.
10 (23). Июнь. Воскресенье.
День Св Троицы. +13°.
Великолепная погода. Ходили с Т[атьяной] к Е. С. [Боткину], у которого были колики в почках, и она сделала ему инъекцию морфия, очень сильно страдает с 6 [часов] утра – лежит в постели. (…)
1 ч[ас]. Обед.
Е. С. [Боткин] всё ещё чувствует себя плохо, его тошнило, сидела с ним. (…) Евг Серг [Боткин] снова перешёл в большую комнату, так как в ней больше воздуха и тише, Нюта [Демидова] снова будет в столовой. (…)
Играла в безик с Н[иколаем], а Е. С. [Боткин], лежа в постели, играл в бридж с девочками. [137]
Екатеринбург.11 (24). Июнь. Понедельник. День Св Духа. +13°.
Бэби с самого утра разъезжал повсюду в кресле на колесиках. Е. С. [Боткин] спал хорошо, ему лучше. (…)
Утром все и Бэби выходили из дома на полчаса, Е. С. [Боткин] оставался в постели; и я сидела на кровати сколько могла из-за расширения сердца. (…) [138]
Екатеринбург.12 (25). Июнь. Вторник. +16°.
(…) Бэби спал хорошо, его катали в кресле на колёсиках через все комнаты. Е. С. [Боткин] хорошо провёл ночь, всё ещё лежит в постели, так как чувствует слабость и у него всё болит, когда он встаёт с постели. (…) [139]
Екатеринбург.13 (26). Июнь. Среда.(…) 1 ч[ас]. Обедали.
Бэби в своём кресле на колёсиках, а Е. С. [Боткин] в первый раз встал с постели, сидел в кресле 3 [часа] в нашей спальне.
2½–4½ [часа].
Они ходили гулять. О оставалась со мной. Е. С. [Боткин] сидел с нами. (…)». [140]
И подобные записи в дневнике Государыни – почти каждый день. И последняя из них: «…Играла в карты с Бэби и Евг[ением] Серг [Боткиным] и безик с [Николаем]» [141]– занесена днём 9 июля (26 июня), то есть за семь дней до трагической развязки…
В настоящее время многие исследователи царской темы в своих работах делают определённую ставку на так называемые «воспоминания очевидца» Й. Майера. [142]Так вот, согласно этому «источнику» появилась версия, что после посещения ДОН политическим руководством Урала возникла идея переговорить с доктором Е. С. Боткиным, вызвав его в помещение «Революционного Штаба».
Впрочем, предоставим слово самому автору этого «исторического бестселлера»:
«(…) Мебиус, Маклаванский и доктор Милютин сидели в комнате Революционного штаба, когда вошёл доктор Боткин. Этот Боткин был великаном. (…)
Тогда Маклаванский начал говорить:
– Слушайте, доктор, – сказал он своим приятным, всегда искренним голосом, – Революционный штаб решил Вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого Вы имеете у нас достаточно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы Вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против Вас.
Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей и, казалось, не мог побороть известного недоверия к ним. Казалось, что он почуял западню. Маклаванский должен был это почувствовать, так как он продолжал убедительно:
– Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачновато.
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ:
– Мне, кажется, я Вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю моё честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения, невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы всё же должны это понять…
Маклаванский бросил короткий взгляд на своих товарищей. После этого он обратился ещё раз к доктору:
– Конечно, мы это понимаем, доктор, но, видите ли, сын неизлечим, это Вы знаете лучше, чем мы. Для чего Вы жертвуйте собой для… ну, скажем мы, для потерянного дела… Для чего, доктор?
– Потерянное дело? – спросил Боткин медленно. Его глаза заблестели.
– Ну, если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю царя!
– Россия не погибнет! – сказал Мебиус резко.
– Мы позаботимся об этом. Большой народ не погибнет…
– Хотите Вы меня разъединить силой с царём? – спросил Боткин с холодным выражением лица.
– Этому я всё же не поверю, господа!
Мебиус посмотрел пристально на доктора. Но теперь вступил доктор Милютин.
– Вы не несёте никакой ответственности в проигранной войне, доктор, – сказал он слащавым голосом.
– Мы Вам ничего не можем поставить в упрёк, мы только считаем своим долгом Вас предупредить о Вашей личной гибели…
Доктор Боткин сидел несколько минут молча. Его взор был устремлён в пол. Комиссары уже верили, что он передумает. Но вдруг облик доктора изменился. Он приподнялся и сказал:
– Меня радует, что есть ещё люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я Вас благодарю за то, что Вы мне идёте навстречу… Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там в доме цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю Вас, господа, но я останусь с царём! – сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех.
– Мы сожалеем, доктор, – сказал Мебиус.
– В таком случае, поезжайте опять назад. Вы можете ещё обдумать». [143]
Конечно же, этот разговор – чистой воды вымысел, равно как и личности Маклаванского и доктора Милютина.
И, тем не менее, не всё в «воспоминаниях» Й. Мейера оказалось плодом его необузданной фантазии. Так, упоминаемый им «Революционный Штаб» в действительности, всё же, существовал. (До мая 1918 года он назывался Штабом Революционного Западного фронта по борьбе с контрреволюцией, после чего его сотрудники были зачислены в штат Средне-Сибирского Окружного Комиссариата по Военным делам, в котором Й. Мейер стал занимать весьма скромную должность переписчика Агитационного Отдела.)
