Жеманство как орудие дипломатии
Каким, однако, донельзя скучным и унылым было бы ее существование и жизнь двора, если бы королева решила изображать из себя праведную монахиню. По счастью, ее «феминизм» был несколько иного свойства — он происходил от сознания силы, а не от слабости, приниженности или ущербности, в нем было не ханжество, а скорее вызов: она не против отдать руку и сердце тому, кто ее покорит, если таковой отыщется. В противном случае ее устраивает и ее нынешнее состояние. Она молода, прекрасно сложена, любит танцы, развлечения, спорт, охоту и предается удовольствиям с тем же темпераментом, что и ее отец. После меланхолических пяти лет правления Марии английский двор вновь ожил и заблистал. Как на пламя свечи, туда слетались молодые и не слишком молодые претенденты на внимание, милости и, кто знает, может быть, и на руку королевы. А та, которая выступала в роли героини в парламенте, во дворце была совершенно другой — обворожительно-кокетливой, утонченно-жеманной; ей никогда не надоедали комплименты и обожание подданных. Какое счастливое разнообразие ее натуры, ибо в этой погоне за удовольствиями и стремлении покорять — тоже она, Елизавета.
Когда она взошла на престол, на ее руку претендовала добрая половина европейских монархов и принцев. Список открывал Филипп II, король Испании, за ним следовали другие Габсбурги — эрцгерцоги Фредерик и Карл, сыновья императора Фердинанда, Эммануил-Филибер, герцог Савойский, шведский кронпринц, а впоследствии король Эрик XIV. Позднее в круг соискателей вошли наследники французского престола — принцы Анжу и Алансон и даже царь далекой Московии Иван Васильевич (Грозный). Многолетняя гонка соперников — претендентов на руку английской королевы — вызывала неослабевающий интерес всех европейских дворов, так как речь шла о будущем международного политического баланса, стратегическом раскладе сил между католическими и протестантскими государствами. И вновь Елизавета показала себя мастером игры, как нельзя лучше использовав качества, коими была наделена от природы, — обличье изящной женщины и недюжинный мужской ум.
Расчетливый политик в юбке, она принялась безупречно играть роль кокетливой и нерешительной леди, которая никак не может сделать выбор между достойными и блестящими претендентами, ободряя то одного, то другого, никогда не давая их надеждам увянуть и оживляя их именно в тот момент, когда это выгодно английской дипломатии. Филипп И, овдовевший после смерти Марии, стал первым объектом, на котором она оттачивала свое мастерство. Правда, родственники отлично знали друг друга и нисколько не обманывались насчет искренности или, напротив, цинизма партнера. Прежде всего король Испании, по-прежнему относившийся к Елизавете как к доставлявшей немало хлопот подопечной, поручил графу Ферии выяснить, как бывшая невестка отнесется к его сватовству. Поначалу посол был оптимистичен: «Если она решит выйти замуж за пределами своей страны, ее взгляд немедленно остановится на Вашем Величестве». Но после холодного приема, оказанного ему при дворе, он растерянно писал: «Боюсь, однажды мы обнаружим, что эта женщина выскочила замуж, а я буду последним, кто об этом узнает». Ферия, как мог убедительно, излагал Елизавете доводы в пользу испанского брака: у Англии и Испании общий враг — Франция, королева Мария Стюарт может стать опасной претенденткой на английскую корону, и только союз с королем такой мощной державы, как Испания, спасет маленький остров от хищника, всегда готового одним прыжком преодолеть Ла-Манш. Елизавета вполне могла согласиться с доводами испанцев, но не с ценой, которую они хотели получить в качестве приданого: королева должна была восстановить католицизм в Англии. Филипп II, зрелый человек и опытный политик, все еще не видел того, что интуитивно угадала и поняла его молодая английская родственница: времена, когда монарх, не прислушиваясь к мнению миллионов подданных, мог предписывать им, какой веры придерживаться, безвозвратно прошли. История показала, что Елизавета была права.
Говорить «нет», однако, было не в ее правилах. Граф Ферия снова стал частым гостем во дворце и доносил, что королева «обсуждала с ним государственные дела и советовалась». Переговоры между тем затягивались. Елизавета быстро осознала, что Филипп II в любом случае, даже если их брак не состоится, просто обречен поддерживать Англию против Франции и ей нечего опасаться одиночества на международной сцене. Отсюда те дерзкие шутки, которые она время от времени отпускала по поводу сватовства испанского короля: как же она может выйти за бывшего мужа своей покойной сестры, ведь это кровосмешение и оскорбление памяти и достоинства не только Марии, но и ее отца, Генриха VIII, весьма чувствительного к подобным тонкостям. Если бы Генрих мог слышать ее из преисподней, ему наверняка пришлось бы по душе, как его Бетти подтрунивала над испанцем.
Она могла призвать Ферию и долго превозносить могущество и мудрость его августейшего господина только затем, чтобы в следующий раз заявить, что Филипп «еретик» и она никогда не выйдет замуж за католика. Впрочем, она вообще не выйдет замуж. А если и выйдет, то скорее всего изберет супруга из числа своих подданных. Граф впадал в отчаяние и не знал, что писать королю. Когда Филипп вышел наконец из игры, женившись на другой, это не принесло облегчения его послу. Ферии было поручено хлопотать за двух других Габсбургов, тоже католиков, — эрцгерцогов Фердинанда и Карла. Елизавета будто бы всерьез заинтересовалась младшим — эрцгерцогом австрийским Карлом — и запросила точные сведения о его наружности и нраве, а также о том, «был ли он уже влюблен в кого-нибудь и каким образом». Отзывы о младшем брате германского императора Максимилиана II оказались самыми благоприятными: он был недурен собой, мужествен и сговорчив настолько, что соглашался жить даже в протестантской стране, если только ему позволят частным образом исповедовать его собственную религию и слушать мессу в дворцовой часовне. Более покладистого претендента было трудно отыскать, и у него было много сторонников среди английских политиков. Елизавета затянула переговоры с ним на целых десять лет. Кто-то якобы намекнул королеве, что Карл горбат, и месяцы прошли, прежде чем она удовлетворилась исчерпывающими объяснениями, что это не соответствует истине: он, может быть, чуть-чуть сутулится, но этого почти не видно, особенно когда эрцгерцог гарцует верхом. Успокоившись на этот счет, Елизавета подолгу беседовала с послами императора Максимилиана и Филиппа, обсуждая новое, только что придуманное ею препятствие. Она не собиралась выходить замуж, не увидев своего нареченного. Но это было непросто сделать в эпоху, когда не существовало фотографии и Британских авиалиний. Доверять же портретам, как показал опыт ее отца и Анны Клевской, было опасно. В конце концов послы предложили привезти претендента в Англию инкогнито. Несмотря на возможность отказа, и сам заинтересованный жених был согласен на такой не совсем обычный шаг, но здесь возмутился император: подобные смотрины показались ему унизительными. Переговоры тем не менее продолжались.
Дипломатов бросало то в жар, то в холод от циркулировавших при дворе слухов о предположительных успехах того или иного претендента. А королева время от времени обескураживала всех, публично заявляя, что умрет девственницей. Новый посол Испании епископ де Куадра однажды не вынес всего этого брачно-дипломатического кошмара и буквально возопил в письме к Ферии: «Ваша милость знает, каково быть вынужденным иметь дело с этой женщиной, в которой, я думаю, сидят сто тысяч чертей, несмотря на то, что она постоянно говорит мне, будто жаждет быть монахиней и проводить время в молитвах в монастырской келье». В довершение всех огорчений со слов могущественных Габсбургов у них под ногами постоянно крутился герцог Финляндский Иоанн, ходатай за брата — принца Эрика Шведского, и сорил бриллиантами. Швед прослыл самым эксцентричным из всех заморских претендентов. «Пылко влюбленный» Эрик, несмотря на неоднократные отказы, бомбардировал Елизавету письмами с уверениями в неслыханной любви и рвался пересечь море, чтобы доказать ее лично. А в подтверждение своих клятв протестантский сосед слал королеве тюки горностаевых мехов, а ее министрам — алмазы чистейшей воды. Эти ухаживания забавляли фрейлин милым нарушением этикета и бесили послов «солидных» держав варварскими методами дипломатии. Хорошо, что они не читали писем к Елизавете Ивана Грозного…
