— Почему?
— О, у меня есть на то основания, Анна.
— Я хочу знать их. Вы мне скажете, Бар?
Лицо Бара внезапно перекосилось, глаза налились кровью, он резко сказал:
— Ходят слухи, что он без ума от той девушки, которая находится сейчас у него в доме. Мы видели ее, Пенси и я, как-то ночью, в квартире Робина. По-моему, поведение Хайса возмутительно, особенно теперь, когда он помолвлен с Пенси — девушкой, за которую любой из нас продал бы дьяволу душу. И она Невеста Хайса. Они помолвлены, они повенчаются через месяц… А он проводит все свое свободное время с девушкой, о которой никто ничего не знает.
— Каким же образом вы узнали о нем такие подробности? — вспыхнула Анна.
— Каким образом? Не все ли равно. Я очень хорошо осведомлен, и то, что я знаю, — правда, — выпалил Бар.
Анна оставила его и прошла в комнату для игры в бридж.
Значит, Пенси была права. Во время игры мысли Анны то и дело возвращались к Хайсу и к Пенси. Она вспомнила тот день, когда встретила их и Бара в Ренли, и они все вместе пили там чай; как она думала тогда, глядя на них, что Пенси очень влюблена в Хайса и как жаль, что Хайс не любит ее. А в тот же вечер состоялась их помолвка.
«Тут дело нечисто: Пенси, должно быть, слишком стремительно атаковала его, — решила Анна, — за всем этим что-то кроется; если он не любит ее, то я буду молить Бога, чтобы этот брак расстроился. Хайс, искренне преданный, любящий, был бы идеальным мужем; но Хайс, преданный только по обязанности, Хайс ласковый и нежный только из вежливости или из жалости — о, это было бы ужасно. Потому что Хайс принадлежит к числу тех людей, которые, хотя много играют в любовь, отдают ей всю жизнь, когда к ним приходит настоящее чувство. В этом его очарование, его сила… О, если бы Пенси могла понять это».
Она кончила партию и выиграла; начала вторую, но внезапно, потеряв всякий интерес к игре, извинилась перед своими партнерами и направилась к выходу.
В дверях она столкнулась с Пенси.
— Дикки не был в Ренли. Я сейчас позвоню ему.
— О, ты хочешь… — начала Анна, но в этот момент радостно вскрикнула и поспешила навстречу молодому человеку, который окликнул ее таким тоном, точно ее имя было военным кличем, благословением и хвалебным гимном — всем вместе.
— Это Борис, — радостно сказала она, обращаясь к Пенси. — Борис Дивин, мой кузен.
Она протянула обе руки высокому молодому человеку, который почтительно поднес их к губам.
— Разве он не очарователен, — рассмеялась Анна. — Он наполовину русский, по отцу. Его матерью была Анита Ринли. Пенси, прости это отступление и разреши представить тебе Бориса. Борис, это леди Виола Трент, самая красивая девушка в Лондоне, как ты сам видишь.
— Действительно, — сразу очень охотно согласился Борис, с нескрываемым восхищением глядя на Пенси своими светло-голубыми глазами.
Когда он снова обернулся к Анне, Пенси взглянула на него с интересом. Он был действительно очень хорош собой: великолепно сложен, очень высокого роста, с широкими плечами атлета. Резкий контраст с его светлыми глазами составляли черные, как вороново крыло, волнистые волосы. На нем был темно-синий костюм и темный галстук, в который была вколота булавка с черной жемчужиной необычайной красоты.
«Он какой-то необыкновенно жизнерадостный и крепкий», — подумала Пенси.
Сияя совсем детской улыбкой, Борис сказал:
— Теперь я никуда не отпущу вас, Анна, — он резко повернулся и, не выпуская ее рук, взглянул на Пенси, — и тем более вас, леди Виола. Теперь, когда судьба так чудесно столкнула нас. Знаете что: пойдемте сейчас ко мне, я живу совсем близко отсюда. Я приехал в Лондон на некоторое время по делу и потому снял и обставил для себя небольшую квартирку. Пойдемте. Неужели вы откажетесь?..
— Я с удовольствием пойду, — сказала Пенси. — А разве ты не хочешь, Анна?
Так как у Анны было большое желание пойти к Борису, и она, по-видимому, была свободна — она охотно согласилась, и они пешком отправились к нему.
Борис очень оживленно болтал всю дорогу. Он отлично, почти без всякого акцента, говорил по-английски.
Его родители безумно любили друг друга и боготворили Бориса, своего единственного сына. Несмотря на это, он совершенно не был избалован. Его отец погиб во время мировой войны на русском фронте, и это свело в могилу его мать. Борису было тогда девятнадцать лет. Он тотчас же реализовал все огромное состояние, доставшееся ему от отца, и навсегда покинул Россию.
Долгое время он жил в Париже, а потом в Италии. Моментами он настолько остро чувствовал свое одиночество, что был близок к самоубийству.
Сейчас, в течение этих пяти минут, вся его жизнь резко изменилась: он отчаянно и бесповоротно влюбился в Пенси.
Его квартира находилась в двух шагах от Бонд-стрит. Когда они поднялись наверх, их обеих поразило огромное количество цветов, которые стояли повсюду; затем они отметили, что у Бориса отличный вкус — это было видно по обстановке его квартиры. Стены гостиной, как он назвал комнату, в которой они находились, были обиты старинной тканью блекло-золотистого цвета; от этих стен веяло необычайным покоем. Такой же характер носили картины в широких рамах из черного дерева: березовый лес осенью или летний пейзаж после дождя. В комнате стояли огромные кресла, обитые гобеленами, маленький рояль из черного дерева, масса книг и очень красивый старинный письменный стол, заваленный письмами и бумагами.
— Мы сейчас будем пить чай, — сказал Борис, нажимая кнопку звонка. На звонок явилась весьма мрачного вида личность — лакей во вполне приличной ливрее, но почему-то в черном высоком жилете с серебряными пуговицами; узкая полоска безукоризненно чистого воротника служила границей между черной материей его костюма и почти таким же черным лицом, с которого угрюмо глядели тусклые глаза.
Борис сказал ему что-то по-русски, и он улыбнулся, обнаружив исключительно красивые зубы. От этой улыбки лицо его совершенно преобразилось и прежнее мрачное выражение исчезло.
Он низко поклонился Анне.
Борис сказал Пенси:
— Он был слугой моей матери и обожал ее. Вы себе не можете представить, как он был ей предан — как собака. Он готов был ради нее на все. Я только что сказал ему, что Анна — ее кузина.
Чай был подан: настоящий русский чай из прекрасного старинного самовара; лимон, нарезанный тонкими ломтиками, марципановый кекс и длинные желтые русские папиросы в маленьких изящных мундштуках.
— Я их привез из Вены, — сказал Борис, — то есть, вернее, Григорий.
После чая он сел к роялю и долго и очень хорошо играл с очень серьезным выражением лица и печальными, устремленными вдаль глазами.
Улыбаясь, он сказал Пенси:
— Я непременно должен снова встретиться с вами.
— Обязательно, — улыбнулась она в ответ. На этот раз Борис, без улыбки глядя на нее своими голубыми глазами, спросил:
