— Где вы болтались так долго, негодники, и где твой пояс, Эффи, и твоя куртка, Гарри? Сию же минуту мойте руки и садитесь ужинать!
— Если бы я знал, что они все так сразу исчезнут, я бы ни за что не выбросил того, самого первого, которого вытащил у Эффи из глаза.
А профессор ничего не сказал, только руки потер. Он-то не выбросил свой экземпляр — тот, за который заплатил Гарри полкроны. Этот экземпляр до сих пор хранится в его коллекции, и если как следует попросить, профессор вам его, может быть, покажет.
ДОБРЫЙ ЭДМУНД
Эдмунд был мальчик как мальчик. Те, кто его недолюбливал, говорили про него, что он вечно суёт нос куда не надо, но друзья, и особенно его бабушка, утверждали, что он просто очень любознательный. Бабушка всегда при этом добавляла, что он самый добрый и самый правдивый мальчик на свете.
Эдмунд любил разгадывать тайны.
Вы, может быть, подумали, что в таком случае он отлично учился, ибо где же, как не в школе, можно изучить все, что угодно?
Но в том-то и дело, что Эдмунд не хотел ничего изучать. Он хотел разгадывать, а это совсем разные вещи.
Его любознательность заставляла его разбирать часы на винтики и пружинки, чтобы разгадать, почему они тикают; раскурочивать замки, чтобы разгадать секрет их отпирания и запирания. Или, например, он продырявил резиновый мяч, чтобы разгадать, отчего тот подскакивает. Ну и, конечно, мяч уже никогда больше не подскакивал.
Эдмунда воспитывала бабушка. Она его обожала, хотя иногда сурово отчитывала, например, когда он поджег ее черепаховый гребень, чтобы разгадать, из настоящей ли черепахи он сделан.
В школу Эдмунд ходил, когда ему захочется. А уж уроки учить — этого он никогда не мог себя заставить. Да он себя и не заставлял.
— Зачем изучать то, что можно узнать из учебников? — говорил он. — Вот скука-то! Я хочу разгадывать то, чего никто, кроме меня, не сможет разгадать.
— Но как же ты сможешь, не учась, разгадать то, чего не могут разгадать мудрейшие ученые? — говорила бабушка.
Но Эдмунд ее даже ответом не удостаивал и продолжал прогуливать уроки. При этом он был мальчик действительно очень добрый и жалел своего учителя за то, что тот вынужден тратить время и нервы на ученика, который не хочет ничего учить, а хочет только разгадывать тайны, в то время как в классе полно учеников, жаждущих изучить теорему Пифагора, закон Ома, мифы Древней Греции, правила правописания шипящих, и много, много чего еще.
Бывало, конечно, что и другие ученики тоже прогуливали уроки — убегали в ближний лесок собирать орехи, грибы или дикие сливы. Но Эдмунд к ним никогда не присоединялся. Пригородные рощицы и полянки его не привлекали. Его манили к себе дальние горы с крутыми склонами, поросшими громадными темными елями, со скальными пещерами, откуда время от времени доносились какие-то странные разноголосые вопли. Звуки эти пугали горожан, и они никогда не ходили в горы. А Эдмунд ходил, потому что ему очень хотелось разгадать, кто издает эти вопли.
Однажды он изобрел — сам, без посторонней помощи — необычный фонарик: в большой граненый стакан он вставил свечу, которую вытащил из бабушкиного подсвечника. Ее свет отражался в гранях стакана, и получалось очень ярко и красиво. Конечно, в этот день Эдмунд не ходил в школу, а когда на следующий день пришел — учитель высек его розгами за прогул без уважительной причины, хотя Эдмунд пытался объяснить, что изобретал фонарь — разве это не уважительная причина?
Назавтра Эдмунд встал очень рано, положил в карман два бутерброда с сыром, яблоко и два крутых яйца — то, что бабушка приготовила ему на завтрак, взял свой фонарь и отправился в горы, исследовать пещеры.
Фонарь великолепно выполнял свое назначение. Его переливчатый свет делал пещеры красивыми и таинственными. Из темноты возникали сталактиты, сталагмиты и другая всякая пещерная экзотика, о которой вы можете подробно узнать из учебников по географии или из научно-популярных журналов для юношества. Но Эдмунда вся эта спелеология не особенно интересовала. Ему хотелось найти того, кто издает звуки, пугающие горожан.
Он переходил из пещеры в пещеру, но никого не обнаруживал. Наконец он устал и сел отдохнуть на камень перед входом. И тут он услышал те самые звуки, причем, ему показалось, что издает их не одно существо, а три, потому что звуки явно делились на три тона. Один — заунывный, воющий и рычащий, будто за стеной после сытного обеда храпел старый, грузный джентльмен; второй — повизгивающий, писклявый; а третий напоминал жалобное кудахтанье заблудившегося цыпленка, если представить себе этого цыпленка ростом со стог сена.
«По-моему, — сказал себе Эдмунд, — тот, который кудахчет, находится ближе, чем другие».
Он обошел пещеру и увидел в дальнем углу, довольно высоко в стене, большое отверстие. Вскарабкавшись по выступам камней, он заглянул в это отверстие и увидел длинный каменный коридор. Из глубины его доносились — причем, гораздо явственнее, чем прежде, кудахтающие звуки, в которых ясно можно было различить нотки мольбы и безнадежности.
«Кажется, я, наконец, разгадаю тайну»! — прошептал Эдмунд. Он влез в отверстие и двинулся вперед.
Каменный коридор то сужался, то расширялся, то плавно изгибался, то резко поворачивал и вел все вниз, вниз и вниз. И вдруг Эдмунду показалось, что свет его фонаря стал гораздо ярче. Но тут же он понял, что кроме его фонаря засветилось еще что-то. Это был бледно-золотистый свет в самом конце коридора.
«Может, это светит огонь из центра Земли?» — подумал Эдмунд, который не мог все-таки вообще ничего не знать из того, что проходили в школе.
Но свет впереди начал меркнуть. И кудахтанье прервалось. Эдмунд сделал еще несколько шагов и очутился перед приоткрытой дверью. Эдмунд вошел в большую пещеру с высоченным круглым потолком вроде купола собора Святого Павла в Лондоне. Посредине, в полу, было углубление наподобие ванны. В ванне сидело крупное бледное существо с человеческим лицом, с телом как у льва, змеиным хвостом и птичьими крыльями. Шея у него была покрыта перьями, а на голове — петушиный гребень.
— Кто вы такое? — спросил Эдмунд.
— Я несчастный василиск! — простонало чудище еле слышно. — Я умираю от истощения, потому что погас огонь! Каждые сто лет я взбалтываю его хвостом, и он снова разгорается, а на этот раз… Должно быть, я проспал… Или у меня часы встали… Сам не знаю, как это случилось, но он погас… И я угасаю вместе с ним…
Помните, я вначале упомянула, что Эдмунд был очень добрым мальчиком?
