Пролог,
в котором Лиза смотрится в зеркало
Лиза, поджав губы, вертелась перед Бабушкиным трюмо. В чем же дело? В веснушках? Нос крупноват? С ногами что-то не то? Она чуть приподняла подол. Ноги как ноги… Потом, в этом платье их не видно толком… Может быть, в этом-то и дело? Или всё-таки рост? Проклятый рост…
И ведь расскажешь кому-нибудь— засмеют. А обидно было до слёз.
На дискотеке по случаю окончания шестого класса её никто так и не пригласил потанцевать.
— Подумаешь, дискотека! — сказала Лиза своему рыжему отражению, чтобы не расплакаться. — Тоже, выдумала себе проблему! — добавила она строгим Бабушкиным голосом. — И вообще, настоящие принцессы, наверно, на дискотеки не ходят! Или ходят? Вот в Радинглене в День Королевского Кота будет большой карнавал, это другое дело!
Но отражение ничего не желало слушать: оно обиженно скривилось и жалобно заморгало.
— Но-но-но! — дрожащим голосом сказала себе Лиза.
Потом отвернулась и зашмыгала носом.
Она представила себе, что скажет Бабушка.
Бабушка скажет, что не в красоте счастье.
Бабушка скажет, что настоящих принцесс не волнуют подобные пустяки.
Бабушка скажет: «Они ничего не понимают».
А ведь всех прочих приглашали! Вон Юля Южина, главная отличница и первая красавица, была прямо нарасхват!
Внизу скрипнула парадная дверь и послышались очень лёгкие и очень знакомые шаги. С четвёртого этажа такое, конечно, расслышать можно только волшебным слухом. «Ты можешь слышать то, чего другие не слышат», — сказал как-то Лизе Филин, учитель музыки. Это было совсем недавно, в ноябре, и с этого-то всё и началось. Лиза слышала, как тает снег и как растёт трава и ещё множество других удивительных звуков. К тому же этот слух можно было включать и выключать, а то бы играть на скрипке, наверное, совсем бы не получалось. И спать тоже…
А шаги всё приближались, и Лиза помчалась открывать дверь, не дожидаясь звонка и позабыв все свои горести. Бывают люди, которые никогда не появляются не вовремя, точнее, появляются всегда вовремя просто потому, что их всегда немножечко ждёшь, и Король Радингленский был как раз из их числа.
Глава 1,
в которой Филин сердится, а Король Радингленский чинит электричество
В тот же день, но несколько раньше, король Радингленский Инго Четвёртый и Филин, придворный маг, сидели на нагретом сумасшедшим июньским солнцем ковре и наводили порядок в среднем ящике громадного письменного стола. Когда-то это был стол Филина, и стоял он в комнате придворного волшебника, а комната располагалась на вершине самой высокой из дворцовых башен. Когда умеешь превращаться в птицу, можно входить через окно в десятках метров над землей — никто и не узнает. Теперь здесь обитал Инго. Башня ему нравилась, потому что тут король мог побыть в блаженном одиночестве. Мало кто из придворных потащится по крутой лестнице в семьсот тридцать девять ступенек узнавать, не угодно ли чего Его Величеству. А ещё из круглого окна были видны крыши Радинглена и далёкая гавань. Правда, Инго не слишком часто бывал в собственных покоях. Вот и до стола руки дошли только сейчас.
— Ого, а это что такое? — спросил король, разглядывая обтянутую бархатом коробочку.
— Открывается вот тут. — Филин щелкнул крышкой. — Амберхавенский янтарь.
— В Северном море же нет янтаря, — удивился Инго.
— Как видишь, есть.
На полу уже лежало несколько потрепанных записных книжек, толстая тетрадь в голубой обложке, жестянка из-под леденцов, горсточка карандашных огрызков, маленький фарфоровый совёнок с круглыми глазами, калейдоскоп в мизинец длиной и много чего ещё. На каждую вещь у Филина находилась своя история.
— Глядите, Филин, тут альбом какой-то… — Инго потянулся и выдвинул следующий ящик.
— Ничего себе! Это, между прочим, мой университетский выпуск. Ну и ну… А я-то думал, куда он делся, всё дома перерыл…
— О, футляр для очков. Ваш?
— Мой, спасибо… И очки целы… Будут запасные. — Филин открыл футляр. На ладонь выкатился маленький серебряный бубенчик.
— Вот это да, — тихо сказал волшебник и поднялся на ноги. Он позвенел бубенчиком над ухом — раз, другой, третий. И почему-то помрачнел.
Инго осторожно взял бубенчик и повертел его в пальцах. Вещица тихо позвякивала. С одной стороны была выгравирована крошечная длинноклювая птица.
— Знаешь, что это? — тихо спросил волшебник. — Не знаешь, конечно… Их делают в Амберхавене, на Магическом Факультете. Полезнейшая вещь. — Услышав слишком хорошо знакомое слово «Амберхавен», Инго почему-то сжал губы. — Если кто-нибудь подарит тебе такую вещицу, стоит в неё позвонить — и даритель тут же откликнется. Телепатически. Хоть с края света. — Филин вздохнул. — Теперь это просто бубенчик. Возьми, может, Лизавете понравится. — Он помолчал. — Мне эту штучку подарил один мой друг. Однокурсник. Коракс его звали.
— Молчит? — спросил Инго.
— Молчит, — подтвердил волшебник. — А молчат в таких случаях только мёртвые. Эх, Коракс… Он умел в ворона превращаться, мы иногда летали вместе.
— А давно…
— Тринадцать лет почти, с тех самых пор, — невесело отозвался Филин. — Наверно, он тогда и погиб. Я так и думал. И в Амберхавене этой весной мне сказали, что никто ничего о нём с тех пор не слышал… Да, — Филин положил бубенчик на ладонь Инго и отдернул руку, будто холодное серебро жглось. — Знаешь, я, оказывается, всё это время надеялся, что ошибаюсь. Эх…
— Я о нём от вас никогда не слышал.
— Мы в последнее время почти не разговаривали, — объяснил Филин. — Мы ведь были очень дружны, а потом у него в голове завелась странная идея. Хотя и не новая — что добро должно быть с вот такими кулаками.
Инго слушал молча. Будь тут Лиза, она услышала бы, что молчание это звенит от напряжения.
— …Ко всеобщему удивлению, связался он с одной нехорошей магической компанией. Были у нас в Университете и такие. Никто ничего про его планы не знал, кроме меня. Я его отговаривал, да куда там! Кораксу подвигов захотелось — ввинтиться в какой-нибудь чёрный орден изнутри, что твой Штирлиц, и разбить в пух и прах для всеобщего блага. А для этого нужно, чтобы за своего считали… Иначе никак… Знаешь, я довольно быстро перестал ему верить, и это было больно. Старые друзья — они как родственники, их не выбирают. А потом он пропал — тогда же, когда и твои родители. Боюсь, что бывший друг мой Коракс умер скверно… Послушай, у меня же и фотография его есть, — Филин кинулся к альбому.
— Вот!
На старой черно-белой фотографии самозабвенно хохотали трое. Несусветной красоты девушка в белом платье сидела на спинке садовой скамейки, а у её ног — маленький светловолосый в ковбойке, в коем угадывался Филин, только без очков и бороды, и высокий брюнет в вышитой жилетке.
