— Как мы знаем, — начала объяснять Вайолет, между тем как Солнышко топала ножкой около краба то с одной, то с другой стороны, чтобы он не удрал, — крабам нравится запускать клешни в пальцы ног. Я специально утащила картофелину, которая имеет форму большого пальца. Видите, она изогнута в виде овала, а вот тут бугорчик, похожий на ноготь?
— Ты права, — сказал Клаус. — Сходство поразительное. Но какое это имеет отношение к скобкам?
— Ну как же. Металлические стерженьки, которые нам дал Ниро, слишком длинные, их надо нарезать на кусочки размером со скобку. Пока Солнышко удерживает краба в углу, я машу перед ним картофелиной, и он… или, может быть, она? По правде говоря, я не знаю, как отличить краба-мальчика от краба-девочки.
— Этот — мальчик, — сказал Клаус. — Поверь мне.
— Ну вот, он решит, что это большой палец, — продолжала Вайолет, — и щелкнет клешнями. А я в этот момент отдерну картофелину и подставлю проволоку. Если я это буду делать аккуратно, краб постепенно прекрасно нарежет всю проволоку.
— А потом? — спросил Клаус. — Всему свое время, — твердо сказала Вайолет. — О'кей, Солнышко, продолжай стучать ногами. Картофелина у меня наготове, первый стержень тоже.
— А мне что делать? — осведомился Клаус.
— Ты, естественно, начинаешь готовиться к общеобразовательным экзаменам. Мне за одну ночь не прочесть все записи Дункана и Айседоры. Пока мы с Солнышком делаем скобки, ты изучаешь записи Дункана и Айседоры, запоминаешь измерения в классе миссис Басс и прочитываешь мне вслух все истории мистера Реморы.
— Будет сделано, — ответил Клаус. Он, как вы, наверное, понимаете, нарочно употребил военное выражение, чтобы показать, что понял распоряжение Вайолет и будет действовать соответственно. И в течение последующих двух часов именно этим он и занимался. Пока Солнышко топала ногами и удерживала краба в углу, пока Вайолет использовала картофелину вместо пальца ноги, а клешни большого краба как кусачки, Клаус использовал записные книжки Квегмайров для подготовки к общеобразовательным экзаменам, и все шло как по маслу. Солнышко топала так оглушительно, что краб боялся двинуться с места. Вайолет так ловко орудовала картофелиной и металлическими стерженьками, что скоро почти все они были раскромсаны на мелкие отрезки нужного размера. А Клаус, хотя ему и пришлось щуриться, поскольку в его очках бегал Дункан, читал измерительные записи Айседоры так внимательно, что скоро запомнил длину, ширину и высоту почти всего на свете.
— Вайолет, спроси меня размеры темно-синего шарфа, — попросил Клаус, прикрывая записную книжку, чтобы не подглядывать.
Вайолет отдернула картофелину как раз вовремя, и краб отхватил еще кусочек металлической проволоки.
— Каковы размеры темно-синего шарфа? — спросила она.
— Два дециметра длиной, — начал перечислять Клаус, — девять сантиметров шириной и четыре миллиметра толщиной. Нудно, но точно. Солнышко, спроси меня размеры куска дезодорирующего мыла.
Краб нашел, что сейчас как раз удобный момент, чтобы улизнуть, но Солнышко оказалась проворней.
— Мыло? — вопрошающе произнесла она, топая при этом ногой, обутой в шумный башмак.
— Восемь на восемь на восемь сантиметров, — быстро ответил Клаус. — Легкий вопрос. Вы обе здорово справляетесь. Думаю, краб умается не меньше нашего.
— С него хватит, — отозвалась Вайолет, — выпусти его, Солнышко. Нам вполне достаточно отрезков. Я рада, что с этой частью процесса изготовления скобок покончено. Все-таки неприятно так мучить краба.
— Что дальше? — поинтересовался Клаус, когда краб удрал, чтобы поскорее забыть о самых страшных минутах своей жизни.
— Дальше читай мне истории мистера Реморы, — сказала Вайолет, — а мы с Солнышком будем сгибать металлические кусочки и придавать им нужную форму.
— Шабло, — проговорила Солнышко, что значило примерно: «А как мы будем это делать?»
— Смотри, — сказала Вайолет, и Солнышко уставилась во все глаза. Клаус закрыл черную записную книжку Айседоры и начал листать темно-зеленую, принадлежащую Дункану, а Вайолет тем временем взяла пюре из шпината и смешала его с пылью и сеном, пока не образовалась клейкая масса. Потом она нацепила этот комок на острие вилки и прилепила к одной из кип сена, так что рукоятка вилки торчала наружу. Затем Вайолет стала дуть на эту шпинатно-пыльно-сенную смесь, пока она не затвердела.
— Мне всегда пруфрокское пюре из шпината казалось ужасно липким, — объяснила Вайолет, — вот я и решила употребить его вместо клея. Ну а теперь у нас есть отличное приспособление, чтобы превратить эти маленькие отрезки в скобки. Смотри, если я положу полоску поперек рукоятки вилки, то с обеих сторон будет торчать по маленькому отрезку. Эти кончики и вонзятся в бумагу, когда полоски станут скобкой. Если я сниму шумный башмак — что Вайолет и сделала — и постучу металлической пластинкой по концам металлических полосок, они согнутся по бокам рукоятки и превратятся в скобки. Видишь?
— Гиба! — воскликнула Солнышко. Она хотела сказать: «Ты — гений! Но я чем могу помочь?»
— А ты не снимай шумных башмаков и отгоняй от нас крабов. Клаус, начинай читать истории.
— Будет сделано! — отозвалась Солнышко.
— Будет сделано! — ответил и Клаус, и они опять-таки ответили так в шутку.
Они имели в виду, что поняли все сказанное Вайолет и будут действовать соответственно. И все трое Бодлеров действовали соответственно всю оставшуюся ночь. Вайолет стучала по металлическим полоскам, Клаус читал вслух записи в книжке Дункана, а Солнышко топала шумными башмаками. И вскоре на полу лежала кучка сделанных вручную скобок, в голове у Бодлеров скопились рассказы мистера Реморы со всеми подробностями, и ни один краб не посмел им досаждать. И хотя опасность, грозившая со стороны Учителя Чингиза, никуда не делась, вечер начал казаться им довольно уютным. Он напомнил им о тех вечерах, которые они проводили в одной из гостиных их просторного дома с родителями, когда те были еще живы. Вайолет, бывало, возилась с каким-нибудь изобретением, Клаус, бывало, читал и делился прочитанным с окружающими, Солнышко, бывало, чем-нибудь гремела. Конечно, Вайолет тогда не трудилась как безумная над изобретением, которое должно было спасти им жизнь, Клаус не читал тогда столь скучных историй, а Солнышко не отпугивала громким топотом крабов. И тем не менее, по мере того как проходила ночь, Бодлеры всё больше чувствовали себя в Сиротской лачуге как дома. А когда небо осветилось первыми лучами солнца, Бодлеры начали испытывать особое волнение при мысли, что их план, кажется, все-таки сработает и они в конце концов почувствуют себя в безопасности и счастливыми, как в те памятные вечера.
Глава двенадцатая
Делать предположения — вещь опасная и, как всякая опасная вещь, которую вы делаете (например, изготавливаете бомбу или бисквитный торт с клубникой), может навлечь на вас крупные неприятности, стоит только совершить малейшую ошибку. Делать предположения означает попросту испытывать уверенность в чем-то, хотя у вас мало или вовсе нет никаких доказательств вашей правоты. И вы очень быстро убеждаетесь в том, что это ведет к крупным неприятностям. Например, однажды утром вы просыпаетесь и делаете предположение, что ваша кровать стоит на своем обычном месте, хотя у вас, по сути, нет доказательств этого. Но стоит только вылезти из постели, как вы обнаруживаете, что кровать, скажем, плывет в открытом море и вас неминуемо ждет крупная неприятность. И все это из-за неправильного предположения. Так что сами видите: лучше строить поменьше предположений, в особенности по утрам.
