— Здравствуйте, мальчики. Ой какой ты, Трубач, смешной! Ты зачем так нарядился? — удивилась она.
Застигнутый врасплох Лёшка выпучил глаза и застыл, как истукан.
— Понимаешь, мы сценку разучивали для его сестрёнки, — кинулся я на выручку друга. — «Али-Бабу и сорок разбойников».
— И кого же он будет играть? Кувшин с серебром?
Лена весело засмеялась, глядя на Лёшкино круглое румяное лицо с насупленными чёрными бровями.
— А тебе чего надо? — прохрипел опомнившийся Лёшка. — Чего припёрлась?
— Не груби, — вежливо дала отпор Лена. — Во-первых, я пришла, а не припёрлась, а во-вторых, не к тебе, а к Клюшкину.
— Ах-ах-ах! — закривлялся Лёшка. — Тили-тили тесто, жених и невеста, — и пошёл в комнату. А сам, я заметил, спрятался за полуоткрытой дверью.
— Миша, — обратилась ко мне Лена, — я забыла домашнее задание по математике записать. Ты не мог бы мне дать свой дневник, я перепишу.
— Пожалуйста.
Я принёс дневник, она переписала задание и, попрощавшись, ушла.
Когда я вошёл в комнату, Лёшка сидел чернее тучи. Я имею в виду не только его мрачное настроение, но и чёрную шевелюру, и густые чёрные брови, сошедшиеся на переносице, как две ядовитые гусеницы.
— Ничего себе! — охнул я. — Ты прямо, как кочегар.
— Во что красил, тем и стал, — угрюмо буркнул Лёшка.
— Тебе не нравится? — осторожно спросил я.
— А тебе?
— Вроде нормально, — пожал я плечами. — Правда, непривычно как-то. Был рыжий, а теперь вдруг — чёрный.
— Ужас какой-то! — разглядывая себя в зеркало, сказал Лёшка. — Давай перекрашиваться.
— Что ты?! Какая краска теперь возьмётся? Чёрный цвет самый стойкий.
— И что, ничего поделать нельзя? — опешил Лёшка.
Я взял со стола коробочку с улыбающейся блондинкой на этикетке:
— Последнее средство. Рискнём тебя обесцветить. Согласен?
— Угу, — вздохнул мой горемычный дружок.
Я развёл шипучий раствор и стал смачивать им Лёшкину голову. Он внимательно следил за моими действиями, глядя в зеркало. Снова надели мешок и замотали полотенцем.
— Ой чего-то колет, — вдруг с тревогой в голосе сказал Лёшка.
— Терпи, — отмахнулся я и включил телевизор.
Лёшка без конца ёрзал на стуле, словно сидел на раскалённых углях, и то и дело теребил полотенце. Наконец он не выдержал и сказал:
— Всё, иду мыться. Не могу больше.
Он сдёрнул с головы полотенце и убежал в ванную. Увлёкшись телепередачей, я спохватился, что Лёшки нет, только через полчаса. Заглянув в ванную, я онемел. Лёшка стоял перед зеркалом, его волосы торчали в стороны, словно золотистый нимб на иконах у святых старцев. Вот только чернобровое лицо выражало не кротость и умиление, а пылало от беспредельного отчаяния.
— Ну что? — безысходно вздохнул он. — Теперь под нуль оболваниться осталось.
— Не горячись, под нуль всегда успеется, — попытался приободрить я друга. — У мамы есть парик, может, в нём немного походишь?
— Ты совсем, что ли, свихнулся? Как я в школу в парике приду?
На всякий случай я достал из комода парик и нахлобучил его на Лёшкину голову. Он сразу стал похож на чудом спасшегося от конкистадоров индейца. Я прыснул со смеху.
— Стриги давай, — обречённо сказал Лёшка, сдёрнув парик.
Едва сдерживая смех, я взялся за стрижку и так увлёкся парикмахерским делом, что скоро вместо роскошной каштановой копны на голове у Лёшки остался неровный, редкий ёжик.
— Вот так-то лучше, — сказал Лёшка, проведя ладонью по новой причёске. — А голову я буду драить хозяйственным мылом каждый день, чтоб побыстрей краска смылась, — и добавил: — Не понимаю я женщин. Зачем красятся? Столько мороки, а ради чего? Не, лично я больше цвет волос менять не согласен, а вот от веснушек избавиться не мешало бы. Как ты на это смотришь?
Как мы искали работу
В середине лета почти все знакомые ребята разъехались кто куда, и только мы с Лёшкой бродили по городу, как неприкаянные.
— Ну нет! — взбунтовался однажды Лёшка, когда мы сидели у него дома и ломали головы над тем, чем бы заняться. — Так дело не пойдёт.
Надо срочно принимать меры, пока мы с тобой не закукарекали.
— А с чего это мы вдруг закукарекаем? — удивился я.
— Потому что с ума сойдём от безделья, — объяснил он. — Нужно срочно что-то предпринять.
— Что? — скучным голосом спросил я. От июльской жары меня разморило и шевелить мозгами было лень.
Лёшка выдержал многозначительную паузу и важно сказал:
— На работу надо устроиться, вот что. И скучно не будет, и деньжат подзаработаем.
— А куда устроиться-то? — ошарашенно спросил я.
— Да хоть куда. Работники сейчас везде нужны.
Что и говорить, идея была классная. Я с уважением посмотрел на Лёшку.
— Когда приступим к поиску работы?
— Да прямо сейчас.
— Как это? — не понял я.
— Ну, конечно, не с табличкой «Ищу работу» отправимся по улицам ходить.
Лёшка вышел в прихожую и скоро вернулся, держа в руках ворох газет:
— Сейчас объявления будем просматривать.
Мы разделили пачку газет пополам и принялись их листать.
— Вот, пожалуйста, — ткнул я пальцем в объявление. — Организация открывает новые вакансии: руководитель департамента операции…
— А что такое «департамент операции»? — вытаращился Лёшка.
— Откуда мне знать? Придёшь устраиваться, там и спросишь.
— Ага, в таком случае я уже не потребуюсь.
Я вздохнул:
— Тогда в главные бухгалтера иди. Тоже им нужны.
— Только не бухгалтером. Разве ты не знаешь, что у меня с математикой нелады?
— Ну хорошо, поищем другую работу… Ух ты, класс! Требуются юноши крепкого телосложения для работы охранниками… — прочитал я.
Лёшка сразу напыжился и выпятил грудь колесом:
— Вот это то, что надо! В самый раз для меня работёнка.
— Слушай дальше. «Возраст 25–30 лет…»
— Ну и что? — перебил меня Лёшка. — В войну пацаны себе лишние годы набавляли и их зачисляли в армию.
