Собственность? Земля? Но если у Феликса есть плантация в Каролине, с чего бы его должна волновать папина собственность?
Я мало что смыслил в таких вещах. Ну а если они родные? Если предположить, что плантация принадлежит им обоим, и Янт мог заполучить ее всю, только убрав папу? А затем он случайно наткнулся на меня, о ком ничего не знал раньше?
Одни догадки! И тем не менее у Янта с папой очень много общего: я принял его за папу со спины, у них очень похожи манеры, да и что Янт здесь делал?
— У него не взяли ничего, что он имел при себе, — наконец сказал я. — Но скорее всего, у него хотели отнять то, чем он владел. Если это так, теперь я хозяин… того, что бы это ни было.
— Если бы твой папа владел чем-то настолько ценным, он бы следил за своей собственностью, а не болтался по белу свету, не позволяя своему мальчику получить надлежащее воспитание.
Несколько минут Тереза молчала. Теперь она казалась мне совсем другой. Она всегда была такой или это дело рук Янта? Что он с ней сделал?
— На твоем месте, — наконец продолжила она, — если бы я думала, что владею чем-то, я бы прежде всего узнала, что это такое, и заявила бы свои права. Теперь о твоем папе: если он владел чем-то, то сказал бы об этом тебе или имел бы какие-то документы.
— Может, он собирался сказать мне, но ему не дали.
— Он, наверное, говорил тебе что-то. Надо постараться вспомнить.
Мой кофе совсем остыл. Я встал и сказал:
— До завтра.
Тереза удивленно вскинула брови.
— Кирни! Ты что, сердишься на меня?
— Нет, не сержусь. За что мне сердиться? Ты пока ничего не сделала.
— Мистер Янт к тебе хорошо относится. Очень хорошо. Говорит, ты заслуживаешь лучшей жизни. Мне кажется, он мог бы тебе помочь, если бы ты только вспомнил.
— Вспомнил что?
— Ну, он думает, твой отец, наверное, из хорошей семьи и, скорее всего, оставил где-нибудь документы или что-то в этом роде. Если бы ты их нашел, то смог бы стать другим человеком. Он уверен, что тебе что-то известно, хотя, может, ты искренне думаешь, что ничего не знаешь.
Что ж, по крайней мере это правда: ему надо, чтобы я нашел эти бумаги. Не исключено, что он даже боится, если со мной что-то случится, они тут же всплывут на поверхность. Именно тогда я почему-то вспомнил о Пистолете. Мы всегда называли друг друга братьями, хотя на самом деле не были родней по крови. Где-то на нашем жизненном пути он оказался с нами, и папа растил его вместе со мной. Будучи старше меня, какое-то время спустя он стал жить сам по себе.
Возможно, ему что-то известно, но последние слухи о нем дошли до нас из Калифорнии. Пистолет получил свое прозвище, благодаря умению обращаться с любыми видами огнестрельного оружия и действовал всегда молниеносно и точно. Жаль, но так уж случилось, что ему пришлось нас покинуть.
Мы тогда жили в Миссури, и папа свалился… по-моему, с воспалением легких. В те дни, болезнь, которую называли пневмония, косила всех подряд. За ним ухаживала одна женщина… да, да, Кейт Донельсон.
Мы с Пистолетом ничем особо не занимались, просто ждали. Мне тогда было шесть, а ему, если я правильно помню, около шестнадцати. Вот как раз в этот момент в город заявились те двое.
Я отчетливо их помню — высокие, решительные, с мрачными не улыбавшимися лицами… Во всяком случае, когда мы их увидели. Они носили длинные черные сюртуки, как и папа, когда его застрелили, и какой был на Феликсе Янте. В таких в тех местах обычно щеголяли игроки или адвокаты, а частенько и врачи.
Приехав в город, они сразу начали интересоваться папой. Хозяин платной конюшни сказал им, что не знает такого человека. Он соврал, потому что относился к папе с большим уважением. Я было открыл рот, но что-то в лице хозяина заставило меня тут же его закрыть.
Я разыскал Пистолета и рассказал ему. Он расспросил меня обо всем подробно, потом внимательно огляделся вокруг и решил, что нам надо поскорее ехать домой. Там он прежде всего достал свой револьвер и зарядил его. Как я уже говорил, Пистолет управлялся с ними как со своими руками, но по просьбе папы никогда не носил с собой в городе… только в пути.
Тогда я тоже напомнил ему об этом, но Пистолет объяснил:
— На этот раз папа не будет возражать, Кирни. Обещаю тебе. Если заметишь этих двоих, сразу предупреди меня, а сам иди в дом, и побыстрее.
В любом городишке всегда найдется кто-то с длинным языком — нашелся и здесь. Мы сидели на крыльце. Я как раз принес Пистолету кружку кофе: он тогда будто прирос к ступенькам. Теперь-то я понимаю почему.
Вдруг видим, кто-то спускается к нам с холма. Я говорю:
— Это они.
Пистолет ставит кружку на ступеньку и приказывает:
— Иди в дом и не высовывайся. Похоже, будут проблемы.
— Проблемы? Почему?
— Эти двое пришли за твоим отцом. Хотят его убить. Их надо остановить.
Что ж, надо так надо. Меня давным-давно приучили не спорить, поэтому я ушел в дом, подскочил к папиной кровати и вытащил из висевшей на спинке кобуры один из его револьверов. Папа открыл глаза и посмотрел на револьвер.
— В чем дело, сынок? — слабым голосом спросил он.
— Ничего особенного, — успокоил я его и отошел к открытому окну.
Эти двое оглядели наш дом, Пистолета, сидящего на крыльце, затем двинулись к входной двери, но их остановил негромкий голос брата:
— Ищете кого-нибудь?
— Не твое дело, парень. Уйди с дороги.
Он встал.
— Вам здесь нечего делать. Мы сегодня никого не принимаем. Там больной.
— Пусть тебя это не волнует, — возразил тот, что покрупнее. — Ему осталось болеть совсем недолго. Мы доктора, лекарство у нас с собой.
— У него уже есть доктор, — ответил Пистолет и спокойно добавил: — Мне еще не приходилось никого убивать, не стоит провоцировать меня на крайние меры, парни.
Они остановились, презрительно оглядели сопливого мальчишку, который не сводил с них глаз. Затем их поведение резко изменилось.
— Значит, никого еще не приходилось убивать, сосунок? Зато нам приходилось… и не раз. Сейчас мы тебе покажем, если не отвалишь отсюда. Убирайся да поживей!
Тут Пистолет вдруг захохотал — громко, открыто, и это сбило их с толку, стало настоящим сюрпризом, который заставил их бросить друг на друга недоуменные взгляды. Всего секунда — но она позволила моему брату первым выхватить револьвер.
Он в мгновение ока всадил две пули в того, что поздоровее, а затем застрелил второго, как раз когда тот тоже нажал на спуск. Его пуля пробила рубашку и оцарапала Пистолету бок.
— Ты ранен! — закричал я, выбегая на крыльцо.
— Нет, не ранен, но здешний шериф меня не очень жалует, поэтому я уезжаю. Передай папе, пусть поправляется. Он самый лучший человек на земле!
