И пошла на взлет.
Маменька застонала, как будто ей отец-муж наконец доставил удовольствие.
Черные, блестящие, упругие груди с возбужденными сосками выдали белое-пребелое молоко четырехпроцентной жирности.
А супруга разинула пасть.
И химера, зависнув на мгновение, оставляя за собой отчетливый менструальный зигзаг, ринулась прямо на изменника.
Под визг псов, терзающих разложившиеся трупы.
Под вой кобелей, дерущихся за право быть первым.
Под лай беременных сучек.
Малыш не мог даже сдвинуться с места — ноги не подчинялись ни рефлексам, ни разуму.
А Химера приближалась.
Голос матери славил утонувшего самовлюбленного Нарцисса.
В квадро-режиме зазвучали первые такты пляски жрецов из оперы «Аида».
Псы визжали, лаяли, выли.
Но все перекрывал марш фараоновской стражи, исполняемый джазовой группой и хором оживших покойников.
Наступало мгновение вампирского совокупления с жертвой.
Перепончатые, колючие, остроконечные крылья произвели сакральное торнадо.
У Малыша вздыбились волосы и на голове, и на лобке, и даже подмышками.
Химера атаковала с полуразворота.
Маменька закричала, словно обожгла пальцы неисправным тостером.
Чернокожие груди вместо молока начали нагнетать апельсиновый сок с мякотью.
Супруга же скалилась, жаждая гемоглобина из мужниной аорты.
Отклоняясь от еще не замаранных свежей кровью острых клыков, Малыш вывалился из кошмарного сна и, еще не осознав, что спасся, вдруг услышал далекий, но настоящий стон.
Глава 3
Пещерный репертуар
Не веря ни в стенающие привидения, ни в ожившую мумию, ни в хищника, приманивающего жалобным стоном глупую жертву, Малыш двинулся навстречу долгожданному звуку.
Оставил спальник и биотуалет в глубоком тылу, чтобы ничто не стесняло движение.
Звук явно человеческой природы вновь повторился прямо по курсу.
Малыш ускорился.
Только бы стон не оказался слуховой галлюцинацией или каким-нибудь пещерным эффектом, неизвестным спелеологам.
За время, проведенное в лабиринте, Малыш наловчился избегать травмоопасных контактов с невидимыми препятствиями. Главное — правильно действовать руками, заменяющими зрение, и не совершать ненужных движений в непроверенном направлении.
Но вот стон раздался совсем рядом.
Малыш замер, готовый, если что, броситься назад, в спасительный лабиринт.
Стон повторился.
Малыш продвинулся вперед.
Опять стон.
Малыш, стоя на четвереньках, как настороженный, испуганный, нерешительный зверь, начал принюхиваться.
Судя по специфическому запаху, стонала женщина.
Хотя слабый аромат незнакомых духов явно был не из его прошлой жизни, Малыш все же произнес это ненавистное имя:
— Аида?
Но в ответ лишь стон.
Нарушая все законы самосохранения и выживания, Малыш смело протянул правую руку вперед. Пальцы, огрубевшие от постоянного контакта с твердостью, неровностью и шероховатостью стен, вдруг ощутили гладкость, теплоту и нежность чуть влажной кожи.
Стон прекратился.
Малыш пустил в дело вторую руку.
Женские прелести, которые он с удовольствием ощутил под руками, убеждали, что стонала не коварная мумия, не глупое привидение, не, тем более, хитрый и злобный хищник типа Минотавра.
Но все равно Малыш не знал, радоваться подобной находке или нет.
Женщина лежала на спине без сознания.
Округлость плеч.
Покатость бедер.
Изящество шеи.
Запахи…
Волосы, сухие и шелковистые, пахли травой и солнцем.
Обнаженная влажноватая кожа издавала слабый цветочный аромат.
Теплое дыхание, исходившее из нежных губ, которые он нашел по стону, отдавало топленым молоком…
Груди среднего размера — не такие роскошные, как у негритянки, коллекционирующей белые черепа, но далеко не такие плоские, как у специалистки по вампирам.
Ощупывая крепкие соски, Малыш вдруг ощутил, как в нем шевельнулось сексуальное желание. И это несмотря на время, проведенное в полной изоляции под знаком неизбежной гибели.
Правая рука Малыша, подчиняясь инстинкту возбуждающегося мужчины, скользнула по упругому животу с гладко выбритым лобком и, лишь только легла на нежный клитор, как объект вожделения ойкнул.
Малыш, подчиняясь кодексу истинного джентльмена, отдернул пальцы.
— Кто здесь? Кто? — спросил незнакомый женский голос, юный и дрожащий. — Кто?
В голосе одновременно звучали и страх, и надежда, и намек на истерику.
Малыш вполголоса, чтобы не вызвать паники у нежданной находки, произнес сакраментальное:
— Да я это, я.
— Кто я?
— Человек я, не бойся, человек.
— Пещерный?
Нелепый вопрос, перенасыщенный страхом и трепетом.
— Вроде, — сказал Малыш. — Просто я заблудился.
— Где?
— В лабиринтах ревности.
— Для неверных жен?
— И мужей.
— Значит, то, что я слышала про эту жуткую пещеру, оказалось правдой.
— Да, милочка, мы оба в «Бездонной глотке».
— Кажется, проклятый индеец именно так называл эту жуткую пещеру. Точно так.
— Добро пожаловать в ад! — вырвалось у Малыша.
Но незнакомка не отреагировала на язвительное приглашение.
— Значит, мы друзья по несчастью, — неожиданно констатировал голос, избавившийся от истеричных ноток. — Но я мало подхожу на роль неверной жены.
— Я тоже. Тогда как мы тут оказались? Но вместо ответа услышал жалобное:
— Как я хочу пить!
— А есть?
Малыш догадался, что незнакомку, в отличие от него, не обеспечили предсмертным питанием.
— Ну… — Незнакомка не стала продолжать. — Ну…
— У меня как раз время обеда, — соврал Малыш, намереваясь открыть ненормированную банку — одну из тех трех, что остались.
— Но вам, наверное, самому мало?
— Какая разница, когда загнуться, — на день раньше, на день позже…
— А я думаю, мы спасемся.
— Почему это?
