— А про ватерпас-то от кого, если не секрет, слыхали? — небрежно кинул вопрос Турецкий: очень ему интересно было знать, каким путем распространяются слухи.
— А-а, вы про это? — прямо будто расцвел Нефедов. Он немного помялся, словно бы не решаясь сказать правду. — Тут вообще-то такая история… Все теперь на нашем управлении сходится, как вы знаете. А Валерий Леонидович, председатель аварийной комиссии и он же — начальник Службы безопасности полетов в нашей системе, Найденов, наверняка ведь помните его фамилию?..
— Помню, — чуть улыбнулся Турецкий.
— Ну вот, он и заметил, как бы между прочим. Турецкого, говорит, на вас на всех — и влепил крепкое словцо — не хватает. Ну мы — кто таков? А он — вот у кого глаз! А тут не прошло и двух дней, как мы узнали о решении Генеральной прокуратуры. И откуда все пошло. Я поинтересовался у Валерия Леонидовича, и он ответил, что вы с ним в прошлом году по одному делу пересекались, тоже в связи с авиационной катастрофой.
— Да, это когда Алексей Мазаев во время летных испытаний погиб. И всех чертей ему на шею повесили… А после Героя присвоили… посмертно… было такое. Действительно, пересекались[3]. Только ведь не я один старался, там и его веское слово свою роль сыграло…
— Вот, значит, он вас и запомнил. В том плане, что вы «козла отпущения» не ищете.
— Значит, вы полагаете, что в данном деле экипаж Султанова представили именно этими «козлами»? А куда же ваш досточтимый Найденов смотрел? Он Мне показался человеком мудрым.
— Так ведь в чем хитрость-то? Комиссия еще не сделала и тем более нигде не опубликовала своих окончательных выводов. Зато все, без исключения, средства массовой информации о них откуда-то знают. Все причастные и непричастные к делу. И, вот ведь в чем главная беда, активно поддерживают не существующие еще как бы выводы! Общественное мнение создается, вы понимаете? Идея, овладевшая массами, чтоб ее… Вы внимательно читали материалы, которые собрало следствие? Извините за такой наглый вопрос.
— А чего ж в нем наглого-то? Очень даже логично. Скажу больше, свое присутствие в данную минуту здесь, в кабине пилотов, я могу представить так, что вы были бы, мягко говоря, не против того, чтобы я попросил членов экипажа высказать их профессиональное мнение о погибших товарищах, верно?
— Ну-у… — протянул Нефедов, неопределенно пожимая плечами.
— Я и не возражав, напротив, буду благодарен за искренние, а главное, объективные оценки. Это — первое. А насчет второго? Вот тут и загадка возникает. Уж не ваш ли Найденов и высказал идею подключить меня к данному расследованию? Послушайте, к чему я клоню. Если это так, а не иначе, получается, что Валерий Леонидович не верит ни единому выводу комиссии, которую сам же и возглавляет? Такое разве возможно?
— Трудно представить…
— Трудно! А вот я вообще не представляю, чтоб этому вашему многоопытному, извините, волчаре посторонний ватерпас вдруг понадобился. Это если судить по вашим словам, Сергей Сергеевич. Хотя, если честно, встречался я с председателем аварийной комиссии всего лишь дважды и практически оба раза на бегу. Так что и составить друг о друге стоящие впечатления нам вряд ли бы удалось.
— Тем не менее, как видите…
— Да вижу, — с печальным выражением лица кивнул Турецкий, принимая из рук Тамары вполне приличную чашку с горячим кофе, пахнущим хорошим коньяком. — Но что-то у меня в голове все равно пока не связывается…
— Ваше здоровье, — поднял и свою чашку Нефедов. — А разве нельзя представить себе, что до сих пор расследование опирается главным образом на факты, добытые местными оперативными работниками, которые всего-то и смогли допросить оставшихся в живых пассажиров? Тех, что наверняка пребывали еще в шоке? Так о чем же они могли внятно рассказать? Ведь действуя подобным образом, можно доказать что угодно и выдвинуть любую, удобную кому-то версию? Я правильно употребил термин?
— Кому она удобна, по-вашему?
— Э-э, Александр Борисович, а это уже не моя епархия…
— Вот то-то и оно, дорогой мой генерал… — вздохнул Турецкий и одним глотком допил хорошо разбавленный коньяком кофе.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Нефедов. — Если хотите, можем устроить завтрак пораньше.
— Благодарю, я перекусил перед отлетом, так что, видимо, ваше расписание ради моей персоны нарушать не стоит. А вот как чувствую? Как в осаде. Как будто обложили со всех сторон и чего-то от меня ждут. А чего?
Готовых выводов? Но откуда они у меня могут появиться, если я еще толком сам ничего не знаю и не видел? Придется встречаться и разговаривать с каждым, кто выжил после катастрофы. И вот вы, кстати, в этом смысле очень могли бы мне помочь.
— Вопросов нет.
Турецкий усмехнулся:
— Это вы сейчас так говорите, Сергей Сергеевич. Подождите денек-другой, появится ясность. И, боюсь, вам начнут настойчиво не советовать оказывать мне посильную помощь. Но ведь все равно придется, вот какое дело! Ну а теперь, раз уж выпала такая возможность, я хотел бы и вправду задать несколько вопросов членам вашего замечательного, надо полагать, экипажа. Давайте-ка, друзья, по очереди и не торопясь, расскажите мне, что вы сами-то думаете по поводу падения вертолета?..
2
Осадное положение, которое поначалу вроде бы в шутку обозначил для себя Александр Борисович, оказалось вовсе не шуткой, а самой что ни на есть обыденной реальностью.
Уже с первых минут пребывания на сибирской земле, с того мгновения, как его нога коснулась бетонной плиты аэродрома, он ощутил вдруг себя словно под плотным колпаком всестороннего внимания. Нет, на него не были в упор устремлены десятки глаз или там оптических приборов, фиксирующих каждое движение, всякий взгляд в сторону, но ощущение этого постоянного наблюдения за собой, что, в общем-то, было далеко не новым в его профессиональной деятельности, как с ходу появилось, так больше и не отпускало. А как ты его чувствуешь, ни анализировать, ни тем более кому-то объяснять не стоило. Спиной ощущаешь такие вещи.
И так было теперь везде — в аэропорту у трапа самолета, где его встречал важный, но вежливый господин в форме полковника юстиции, оказавшийся заместителем прокурора края; в машине, которая ему была предоставлена той же прокуратурой на все дни его пребывания здесь; в reception отеля, этакого «Хилтона» местного разлива, где дама-администратор, с впечатляющими и вызывающими пристальный интерес формами, нарочито внимательно изучала его служебное удостоверение и командировочное предписание с автографом Генерального прокурора Российской Федерации; ну, и, само собой, в шикарном номере-полулюксе, с поистине сибирским гостеприимством обставленном тяжелой, антикварной мебелью, куда его, теперь уже явно не без собственного интереса, проводила кокетливая горничная. Оно было очень заметно, ее внимание. Хотя, возможно, и совсем иного рода. Но разве это так уж плохо? А если грамотно распорядиться своим временем, то полезность пребывания в Сибири можно «усугубить» и чем-нибудь весьма пикантным и приятным.
