Она схватила висевший на спинке кровати пеньюар и торопливо его надела. Чувствуя, как на нее снова накатывает игривое настроение, сунула в зубы розу и в таком виде отправилась открывать дверь. Может быть, они даже примут душ вместе, мечтала она на ходу. Конечно, тогда опоздание на работу неизбежно. Но совместный душ — прекрасная отговорка, которую, правда, вряд ли можно использовать перед начальством.
Открыв дверь, Брук оцепенела. Роза упала на пол.
На пороге стояла Джин Левис.
— Боже мой, Брук, почему у тебя цветок во рту? — изумилась мать. — Разве ты не знаешь, сколько на нем микробов?
Даже полный идиотизм ситуации не помешал Брук удивиться, что ее мать ничего не сказала о стебле. Ведь он может выколоть ей глаза. Правда, Джин не видела, с какой скоростью Брук бежала к двери.
— Шутка, мам. Я думала, это Мишель, — нашлась она.
Не дожидаясь приглашения, Джин прошла в квартиру мимо посторонившейся дочери.
— Мишель уже на работе, — сказала она и потрясла перед носом Брук белой кондитерской коробкой. — Я зашла в булочную и купила хлебцы с отрубями. И еще клубничный джем.
Очень жаль, подумала Брук, что вчера ночью у них не было клубничного варенья. Она представила, как интересно можно было бы его использовать, и покраснела.
— Зачем ты примчалась так рано? И почему не открыла дверь ключом? — спросила девушка.
— Я оставила его в пальто. — Джин положила коробку на тумбочку и принялась снимать жакет. На ее лице была написана обида. — Мы договаривались с тобой позавтракать вместе. Помнишь?
И как Брук могла забыть об этом! Хотя ничего удивительного. Джед настолько занимал ее мысли, что ни для чего другого места там не оставалось.
— Конечно, помню! — оживленно воскликнула она. — Давай приступим. А то я уже опаздываю.
Джин так подозрительно изучала лицо дочери, что та занервничала. Брук была уверена, что на лице не осталось следов вчерашней ночи, но, может, она сама как-то изменилась? По крайней мере, она себя чувствовала по-другому.
— Не похоже, чтобы ты торопилась на работу, — заметила ее мать. — Но если ты опаздываешь, тогда начинай есть. А я пока уберу твою кровать.
Брук с трудом подавила желание не пускать ее в спальню, которая хранила следы вчерашних забав.
— В этом нет необходимости, мам. Немного позднее я сама это сделаю, — беспечным тоном произнесла она.
— Не беспокойся. Я только сниму простыни. Их нужно постирать. — И прежде чем Брук смогла ее остановить, Джин направилась в спальню.
Брук охватил ужас. Она представила сцену, которая сейчас откроется глазам ее матери. Использованные презервативы, миска с недоеденными фруктами, валяющиеся на полу трусики и юбка. Записка Джеда.
Очень медленно Джин подошла к кровати и заторможенным движением подняла презерватив. Она держала его двумя пальцами, как дохлого таракана.
— Что это?
— Презерватив.
— А ты можешь объяснить, что он здесь делает?
Нет, Брук не могла.
— Мам, ты поверишь мне, если я скажу, что надувала шарики? — безнадежно спросила она.
Джин окинула взглядом смятые простыни.
— Я бы хотела поверить, но, боюсь, это неправда.
Пришел момент, которого Брук так ждала и так боялась. Откровенный разговор с матерью. Им давно пора было поговорить.
Брук выхватила из пальцев матери презерватив и кинула его на кровать. Затем бережно взяла Джин за руку и повела на кухню, подальше от свидетельств ночи страсти. На кухне она выдвинула два стула и поставила их напротив друг друга. Жестом предложила матери сесть и села сама.
— Мама, на случай, если ты не заметила, я уже взрослая женщина, — начала она нелегкий разговор. — Это значит, что я сама могу стирать свое белье, убираться в квартире и иметь личную жизнь. Я уже не маленькая девочка, которая полностью во всем зависит от матери. — Джин выглядела ошеломленной, но Брук продолжала говорить, держась на остатках храбрости: — Я также достаточно взрослая, чтобы иметь отношения с мужчинами. Постарайся это осознать.
Глаза матери увлажнились.
— Ты любишь его?
Вопрос поставил Брук в тупик. Любит ли она его?
— Он мне нравится, — обтекаемо ответила она.
В глубине души она знала, что слово «нравится» очень далеко от истинного положения дел.
— Он женат?
— Нет. Он хороший человек. Но сейчас для него наступили сложные времена, и я помогаю ему пережить их.
Джин схватилась за сердце.
— Так я и знала. Он безработный.
Брук не смогла сдержать смех:
— Он доктор, и сейчас находится на больничном.
— Врач-пульмонолог? — с надеждой спросила мать.
— Кардиохирург. Один из лучших. Он повредил руку, и я провожу с ним сеансы физиотерапии.
— А это законно… — мать отвела глаза, — я имею в виду, мудро ли иметь отношения с пациентом?
Несколько недель назад Брук твердо могла сказать, что нет. Но теперь все изменилось. Она сама изменилась.
— Я больше не являюсь его официальным лечащим врачом. Так что здесь все в порядке.
Джин смотрела на дочь, и в ее глазах блестели слезы.
— Извини, дорогая. Я просто беспокоюсь о тебе. Не хочу, чтобы тебе причинили вред.
— Ты не можешь защитить меня от всего, мам, — Брук нежно взяла мать за руки. — И Мишель тоже. Но ты должна гордиться. У тебя очень разумные дочери.
— А Брендон? Ты помнишь, как он обошелся с тобой?
Брук внутренне поморщилась. Почему все до сих пор напоминают ей о ее ошибке?
— Он исчез из моей жизни больше шести лет назад. И, честно говоря, наши отношения не заходили дальше совместных ночных бдений над конспектами и случайных поцелуев. Тогда я была юной и наивной. На самом деле я никогда не любила его. Мне только казалось, что люблю.
Это открытие она сделала вчера. В объятиях Джеда Грейнджера.
— Брук, — вытерла увлажнившиеся глаза мать, — когда ты была маленькая и у тебя случалось обострение астмы, я просиживала над тобой ночи напролет. Смотрела на твое посиневшее лицо, слушала затрудненное дыхание и боялась, что потеряю тебя. Именно поэтому я делаю все, что могу, чтобы защитить тебя. Но я не могу защитить тебя от мужчины. Хотя очень этого хочу.
— Ты не должна так переживать, мама. Некоторые уроки я должна получить самостоятельно. И я очень хорошо знаю, через что ты прошла с моей астмой. Так же, как и папа.
— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — Джин совсем не выглядела убежденной. — У этого мужчины хотя бы есть имя?
— Джед. — Брук обняла мать и похлопала ее по спине. — Все будет хорошо. Я навсегда останусь твоей маленькой девочкой. Я люблю тебя.
