– Жизнь здесь, должно быть, – как в кино про красивую жизнь: прекрасное обслуживание и все такое…
Швейцар презрительно на нее глянул, словно показывая, что видит ее насквозь, и заявил:
– Торговый люд у нас обычно пользуется грузовым лифтом. Не забывай об этом, если появишься здесь в следующий раз.
И Кейт стало жаль этого безрадостного типа, а заодно и всех тех, кто не умеет радоваться.
Наконец двери лифта открылись, и коридорный проводил Кейт до дверей пентхауса, крепко держа за плечо, словно она собиралась сбежать. Он осторожно постучался, подождал, пока дверь откроют, и лишь после этого повернулся к Кейт и тоже напомнил:
– Грузовой лифт слева.
Кейт вдруг ужасно захотелось снова почувствовать на коже запах шелка-сырца.
Ее впустил внутрь какой-то высокий человек. Блондин. Совершенно неопределенной внешности. Явно из секретной службы.
– Меня зовут Кейт. Я из «Chez Ninon».
Человек записал ее имя и сказал, чтобы она подождала в прихожей. Это помещение нельзя было даже назвать комнатой. Скорее, это мраморный альков, в стенах которого имелось несколько белых французских дверей, ведущих в сам пентхаус. Все окружавшие Кейт двери были плотно закрыты, и у нее возникло ощущение, будто она попала в маленькую белую коробку. Там даже сесть было негде. В спертом воздухе сильно пахло застарелым сигаретным дымом. Этот запах, смешиваясь с ароматом духов, которыми Кейт подушилась в туалетной комнате Хозяек, очень быстро стал вызывать у нее отвращение, почему-то напоминая о похоронах – такой же спертый воздух, сладковатый запах увядающих лилий, крахмальные платья, обильно напудренные лица… Но она терпеливо ждала. Ведь ей велели подождать. Коробку с раскроем костюма, присланную Шанель, она держала перед собой, точно рождественский подарок.
Из-за двери время от времени доносились чьи-то приглушенные голоса, и Кейт каждый раз вспоминала, что в мастерской ее ждет груда отвратительных шелковых лоскутков, которые нужно превратить в «перышки». Никто даже не предложил ей снять пальто или шляпку. Кейт стянула с рук лайковые перчатки – они все еще были немного тесноваты после того, как вымокли под дождем, но она надеялась, что вскоре перчатки снова растянутся и примут прежнюю форму. Ничего, на ней красивый костюм, а остальное не имеет значения.
Кейт снова посмотрела на часы. Было уже почти пять часов, но она по-прежнему была вынуждена ждать. Просто ждать – ведь ей именно так сказали. Она не могла просто взять и уйти, ведь там знают, что она ждет. А у нее еще столько работы! Еще предстоит сделать не менее четырехсот двадцати шести шелковых «перьев». Кейт попыталась подсчитать, сколько времени у нее на это уйдет и сколько «перьев» в час она могла бы делать, не допуская огрехов.
И потом, как же все-таки быть с Патриком Харрисом? Стоять в этой белой коробке, ничего не делая, и не думать о нем было уж совсем невозможно. Как это ужасно, что они тогда так плохо расстались! И как получилось, что она целую неделю его не видела? Она не заглядывала в мясную лавку с тех пор, как они с Патриком ужинали в пабе у миссис Браун. После того свидания Кейт еще долго чувствовала страшную растерянность. Она даже в церковь в воскресенье опоздала и встала в самом заднем ряду возле мраморной статуи святого Патрика – там обычно прятались опоздавшие и те, кто не хочет, чтобы их заметили.
Кейт уверяла себя, что вовсе не так уж по нему скучает – мы же просто друзья, – как не скучает и по доброжелательной миссис Браун, и тихому «тайному» пабу, и по маринованным луковкам, и по чудесной жареной рыбе, золотистой и хрустящей снаружи, но нежной и сочной внутри.
Все эти мысли громоздились одна на другую, и у Кейт вдруг сильно забилось сердце. «Мне просто необходимо немедленно отсюда выйти!» – сказала она вслух и сама этому удивилась. От усталости у нее ныли колени. Сводило икры. Руки отекли и распухли. Ей хотелось хотя бы где-нибудь присесть на минутку, все равно где. Ее вдруг охватила паника, и она сделала именно то, чего, как ей отлично было известно, она ни в коем случае делать была не должна. Она постучалась.
– Здесь есть кто-нибудь?
Снова появился тот же мужчина.
– Вами скоро займутся.
– Нельзя ли мне где-нибудь посидеть? Может, вы хотя бы стул сюда вынесете?
Он вел себя так, словно не услышал ни единого слова. Повернулся и собирался уже снова закрыть за собой дверь, но Кейт успела схватить его за руку.
– Послушайте, у меня колени сейчас просто отвалятся, так болят. Вы, должно быть, знаете, как тяжело все время стоять. Правда же?
Он нахмурился и убрал ее руку. Вот и еще один безрадостный человек, подумала Кейт. Но он все же провел ее в другую комнату, такую же белую, и там, слава богу, были стулья, так что она, наконец, смогла сесть.
– Только ничего здесь не трогайте, – сказал он. – И постарайтесь ничего не испачкать.
– Ну, разумеется, – сказала Кейт, пристроившись на краешке мягкого стула и положив на колени руки и сверток от Шанель.
Комната оказалась довольно большая, но битком забитая разнообразными коробками, сложенными вдоль стен. На коробках были этикетки самых лучших магазинов Нью-Йорка, чаще всего – «Бергдорфа». Кейт очень хотелось пересчитать коробки, но она все же решила воздержаться. Не может быть, думала она, чтобы все это принадлежало только Супруге П.
В этой комнате тоже отвратительно пахло застарелым сигаретным дымом; и пепельницы были полным-полны. Да это могут быть чьи угодно окурки, убеждала себя Кейт, понимая, что это, скорее всего, не так.
Помещение выглядело, пожалуй, несколько театрально. Огромные, высотой в два этажа, окна смотрели на город. Видимо, первоначально дизайнер пытался создать некий довольно элегантный декор, с которым особенно грубо контрастировали груды коробок различной формы и переполненные мерзкими окурками пепельницы. Стены были бледно-желтые с белой обводкой. Вся мебель белая, ковер тоже белый. Но жить в такой комнате – а тем более прожить в ней всю жизнь – представлялось совершенно невозможным. Это место вызывало в душе Кейт ощущение какой-то сосущей пустоты.
Она оглянулась через плечо и посмотрела в окно. Внизу раскинулся Манхэттен, который, казалось, весь в данный момент движется, завершая долгий рабочий день. По улицам скользили разбитые желтые такси и гладкие черные седаны – шум города на такой высоте ощущался, как невнятный шепот.
Вдруг Кейт отчетливо услышала чьи-то голоса; они доносились из соседней комнаты. А потом раздался смех, который был так похож на смех маленькой девочки. Она, Супруга П.
– В пятом классе слова «Веди себя как следует, иначе…» стали практически моим прозвищем, – сказала она.
И репортер-мужчина воскликнул:
– Не верю!
– Но это правда.
Затем они, должно быть, слегка отошли от двери, потому что голоса зазвучали довольно невнятно, хотя Кейт и продолжала их слышать. Но вскоре вновь вполне отчетливо расслышала голос Супруги П.:
