Сейчас он был на широкой улице жилого квартала неподалеку от Управления общественной безопасности. Во дворе дома парень с ирокезом прислонился к машине. «Продажа крупяных игрушек», – гласила вывеска за его спиной. Машина – «джавелин» начала семидесятых.
Вот и все, но это так заворожило Алана Дюпри, что, остановившись на следующем перекрестке, он забыл про светофор и все смотрел в правое окошко, мысленно восстанавливая несочетаемые детали разных десятилетий: прическа из восьмидесятых, машина из семидесятых, игрушки из девяностых. Он сам не понимал, что его так взбудоражило – эта картинка или, может быть, какое-то воспоминание или сон, как-то связанные с машиной, прической, игрушками.
Дюпри посмотрел на телефон в своей руке и не узнал набранный номер. Наверное, кнопку вызова он нажал машинально, потому что почти мгновенный ответ застал его врасплох.
– Алло, – сказала Дебби, словно ждала его звонка, как оно и было.
Дюпри поднес телефон к уху.
– Привет, – сказал он и вышел из транса. На светофоре зажегся желтый. Сколько же он простоял на перекрестке?
– Алан?
Дюпри пытался вспомнить, что хотел сказать жене. Все перемешалось, взбаламутилось. Казалось нереальным.
– Ты забыл, где наш дом?
– Извини. – Дюпри потряс головой, разгоняя туман. – Я за рулем. Отвлекся.
– Ты еще долго?
Фоном слышался телевизор, и Дюпри представил, как Дебби на кухне говорит по телефону, а дети, поглощенные мультиком, разлеглись на полу гостиной.
– Задержусь. На час-другой минимум.
– Как дела?
– Собираюсь поговорить с ломбардщиком, которого месяц назад подстрелили.
– Я думала, может, что новое по убитым девушкам. – Дебби вдруг очень прониклась последним делом, хотя уже давно не интересовалась работой мужа.
– Гоняюсь за собственным хвостом.
Все утро Дюпри отрабатывал бесполезные доносы, потом сравнивал свое дело с другими глухарями, среди которых были два убийства проституток, – то есть безуспешно пытался соединить точки в рисунок.
– Алан?
Дюпри перехватил телефон:
– Извини. Я думал, ты хочешь что-то сказать.
– А я думала – ты.
После прощаний и запоздалых «люблю тебя» Дюпри прижал мобильник ко лбу, потом на него уставился. Он старался припомнить, когда последний раз этот передатчик тревог и дурных вестей сообщал о чем-то хорошем. На больничной парковке Дюпри встал на пятачке травмопункта, отведенном для полицейских. На сестринском посту выпросил чашку паршивого кофе, надеясь встряхнуться. В лифте ехал вместе с медсестрой и малышом с обритой головой, стараясь не встречаться с ними взглядом.
В реанимационном отделении Поллард расхаживал по коридору, его спортивный пиджак с фетровыми заплатами на локтях висел на стуле.
– Чего так долго-то?
– Прости, дорогуша. Забыл предупредить, что задержусь. – Дюпри вручил ему распечатки с тридцатью фотографиями – те самые, что три недели назад рассматривала Каролина.
Поллард кивнул на дверь, и Дюпри следом за ним вошел в тускло освещенную палату. Что-то в ней показалось странным. Потом он понял. Ему еще не доводилось видеть больничную палату без цветочных букетов и открыток. Дэнни Меллинг, хозяин ломбарда, лежал на медицинской кровати, в изголовье которой змеились трубки капельниц. Голова забинтована, на лице пластиковая маска, словно он только что вернулся с костюмированного бала.
Ломбардщик заглатывал воздух мелкими судорожными вдохами, каждый выдох сопровождался глухим всхлипом. Поллард склонился к его уху и тихонько окликнул:
– Мистер Меллинг. Это опять детектив Поллард.
– Вы обещали… морфий.
– Конечно, конечно. Только сначала пара вопросов. Хорошо?
В ответ Дэнни что-то промычал; Поллард открыл портфель и достал распечатки:
– Мистер Меллинг, детектив Дюпри принес фотографии. Возможно, здесь человек, о котором вы говорили. Но сначала я должен вас уведомить, вот. – Он перевернул первый лист и скороговоркой прочел стандартный текст: – «Подозреваемый может находиться или не находиться на предъявленных фотографиях. Помните, что прически, бороды и усы изменяют внешность». Так, сейчас я открою вам лицо. Поначалу свет будет резать глаза. Вы готовы?
Верхнюю часть лица прикрывал козырек из ки-перной ленты. Поллард его убрал, и Дюпри задохнулся. Налитый кровью правый глаз уцелел, но ниже зияла кошмарная рана. Левая глазница провалилась, носа практически не было, осталась лишь красная шишка, исполосованная черными хирургическими швами. «На лице жертвы огнестрельная рана», – говорилось в рапорте, но это слишком мягко сказано. Лица у жертвы попросту не было.
Единственный глаз Меллинга скользил по первому листу.
– Кого-нибудь узнаете? – спросил Поллард.
– Нет.
Поллард открыл второй лист. Взгляд метнулся.
– Номер четыре. – Меллинг закрыл глаз. – Это он… теперь дайте… морфий, пожалуйста. Я хочу уснуть.
Поллард потрепал его по плечу, вернул козырек на место и протянул распечатки Дюпри. Тот посмотрел на четвертый номер, хотя и так знал, кто там изображен. Столько времени он размышлял о критической массе зла, однако не думал, что она соберется в одном человеке. Но вот, извольте. Букет преступлений. Ленин Райан.
– Повторите детективу Дюпри, что говорили мне, – сказал Поллард. – Чего Ленин от вас хотел?
– Я же рассказал. – Казалось, Меллинг сейчас расплачется.
– Я знаю, но еще разок – и получите обезболивающее.
– Он пришел накануне… перед тем как стрельнул в меня… спрашивал… – Меллинг всосал воздух, – о малом, который в парке торгует наркотой… – Ломбардщик пытался вспомнить имя.
Дюпри придвинулся к кровати:
– Паленый.
– Да, Паленый. – Меллинг глубоко вздохнул.
– Зачем он искал Паленого? – терпеливо спросил Поллард.
– Не знаю. Хотел купить наркоту. А еще Паленый торгует девками.
Поллард глянул на Дюпри.
– Этот парень интересовался шлюхами?
– Поначалу он был спокойный. Спросил, где они ошиваются.
– Он спрашивал о ком-то конкретно?
– Да. Потому и пришел в лавку. Девки ко мне часто заглядывают. Его знакомая шлюха заложила браслет.
– У него была квитанция?
– Да. Он взбесился, когда я не вернул браслет по закладной цене.
– Номер квитанции сохранился?
– Нет. Я не веду строгий учет.
Дюпри не удивился. Хозяева ломбардов избегали бухгалтерии, чтобы не попасться на скупке краденого.
– И что потом?
