Мы должны превратить ее (Россию. — Авт.) в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая никогда не снилась самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнуться и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн.
Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в тесном контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, идиотизма, до животного состояния…
А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!…»
За эту раздавленную вождем «политическую гниду» Поляков уважал Сталина, о чем открыто говорил с сослуживцами, цитируя эти строки.
А красный маршал Тухачевский, применивший газы для умерщвления тысячей восставших крестьян Тамбовщины во главе с Антоновым и расправа же под его командованием с мятежными матросами в Кронштадте! На нем что, меньше крови?
Вообще вождей разных мастей он считал провокаторами насилия, сугесторами — агрессивными приспособленцами, паразитирующими на народной энергии. По его разумению, нехищные люди у власти не удерживаются. Он часто говорил, что воля и тяга к власти — в основном удел негодяев и мерзавцев, за малым исключением.
* * *
В образе нового вождя, человека из той же обоймы (Поляков в нем личности не увидел), — наоборот, с каждым годом Хрущев терял в его глазах все больше и больше авторитета, которого и так было чуть — как кот наплакал. Сравнивая оценку авторитета ложного и полезного, он рассуждал словами русского публициста и литературного критика Дмитрия Ивановича Писарева, чтением работ которого он когда-то наслаждался:
«Если авторитет ложный, тогда сомнение разобьет его и прекрасно сделает; если же он необходим или полезен, тогда сомнение повертит его в руках, осмотрит со всех сторон и поставит на место».
Хотя надо признаться, к художественной литературе во время его работы в США душа особенно не лежала. Чтобы сверкнуть начитанностью, он не раз говорил, что книги нужны, чтобы лишний раз напомнить человеку, что его оригинальные мысли не так уже и новы.
Но Поляков авторитет Хрущева не «поставил на свое место», а со всего маха грохнул о пол, да так, что осколки его ранили душу.
И все же при всей его антихрущевской ершистости и оппозиционности новому вождю Советской России идея обрести здесь, в США, сумму этак в тридцать сребреников не то что не покидала его ум, она барабаном стучала в его душу. Даже в холодной голове, когда он, спокойный, закрывал глаза от усталости и отдыхал, прокручивая варианты многоходовых действий в операциях по связи со своей агентурой или нашими нелегалами, к нему подлетала эта черная птица предательства.
Она то и дело напевала ему приятные песни, в которых он слышал мелодии будущей удачной и сытой жизни с обилием в личной собственности того, что он видел на прилавках и полках в больших и красивых магазинах. Уже тогда он дал себе обет — не брать денег за проданный секретный товар, — они опасны, а их должно быть много. Он будет не просить, а требовать то, что ему понравится.
В душе у Полякова начался медленный процесс изменнических протуберанцев и появления темных волокон, опутывающих совесть, честь, долг, присягу и корпоративную верность в разведке. Постепенно он превращался в лицемера, о котором Авраам Линкольн когда-то говорил, что это человек, который убил обоих родителей и просит о снисхождении, ссылаясь на то, что он сирота. Именно в этом направлении его несли ветры будущего предательства.
Будем считать, что следы психологической ломки Полякова каким-то неизвестным образом, через телепатию, что ли, были сразу же уловлены и сотрудниками ФБР. Хотя, прямо скажем, чудес в таких делах не бывает. И все же сигнал от него они перехватили.
К нему начали внимательно присматриваться, проявлять «заслуженный», «оперативный», «достаточно глубокий» интерес. Неслучайно в книге «Цепной пес «холодной войны» Том Мэнголд в главе «Смертельное предательство» пишет, что «…в поле зрения американских спецслужб он (Поляков — Авт.) попал в Нью-Йорке, где в 1951–1956 годах служил в аппарате ООН».
* * *
Можно предположить, что творилось в душе фронтовика, увидевшего плоды войны во всей «красе» — долго не разбираемые руины страны-победительницы — СССР и быстрое лечение житейского хаоса в поверженной стране — Германии, не говоря о жизни в другом союзнике СССР по войне — Соединенных Штатах Америки. Поляков прекрасно понимал, что любая война — всегда горький и тяжелый опыт для всякого народа, для всякого государства, участвующего в ней. Но Вторая мировая война, охватившая все пять континентов земного шара, явилась страшным разрушительным бедствием для всего человечества — и для победителей, и для побежденных.
Только одни США, отгороженные от Европы океаном, понесли наименьшие потери, а где-то даже получили политический и экономический выигрыши. Эти заморские пуритане при минимальных потерях в войсковых операциях на Западном фронте максимально чего обрели. Действительно, они подняли многое в своей экономике через расширение военных заказов, дополнительного создания рабочих мест, трофейного вывоза на родину высоких немецких технологий и создавших их мозгов. Главные же поверженные и победители — Германия и Советский Союз — барахтались в хаосе развала, разрухи и истощения.
Он знал, что американское политическое руководство взяло курс на жесткую и долговременную конфронтацию с его страной — Советским Союзом с целью дальнейшего ослабления и углубления его «экономической немощи», которая явилась следствием такого военного урагана, каким была Великая Отечественная война. Этот огненный смерч практически уничтожил всю промышленность на его европейской части.
И все же у офицера шла долгая и бурная реакция борьбы мотивов: предложить свои услуги американской стороне или нет? Именно волна борьбы мотивов несла его на рифы азартной игры, которая нередко превращает человека в играющее животное.
И все же его мысль все чаще буксовала:
Буксовала на зыбком песке непонятностей существующих разных окладов сотрудников ООН, делающих практически одну и ту же работу, но получающих, увы, по-разному.
Буксовала на повальном бегстве граждан из ГДР в ФРГ — из социалистического рая в капиталистический ад.
Буксовала на беспаспортном положении советских крестьян, превращенных по существу в рабов колхозных бригад на хуторах, в деревнях и селах.
