Для германцев важно было, чтобы Хорти знал о пребывании Салаши в Берлине и ежечасно ощущал, как в затылок ему дышит напористый и безжалостный соперник. Как поняли венгерские оппозиционеры и то, что дальнейшая их судьба будет зависеть от исхода переговоров фюрера с регентом. Тем более что никто и не скрывал, что определенное время их действительно использовали втемную, как гладиаторов, на жизни которых поставили задолго до выхода на политую кровью арену.
Впрочем, все это уже позади. Теперь Салаши и Унгвари, который должен был со временем то ли возглавить личную охрану нового венгерского диктатора, то ли по примеру обер-диверсанта рейха Скорцени налаживать его диверсионную службу, — уже знали, что «неискренность и продажность регента Хорти окончательно свела на нет все попытки фюрера заставить его оставаться верным своему союзническому долгу».
Получив эту информацию от опекавшего их офицера СД, Салаши понял: это его шанс! У фюрера не осталось времени для того, чтобы и дальше испытывать на верность продажного адмирала. Именно сейчас Гитлер должен решить для себя, что предпочтительнее: то ли расстаться с престарелым адмиралом Хорти, то ли навсегда потерять Венгрию, с ее военным потенциалом и с запасами нефти?
— Мы давно понимали, что регент не способен вести Венгрию к победе, — по-армейски четко ответил Салаши. — За нами же — сплоченная партия, и за нами — значительная часть венгерского народа. В то время как Хорти давно потерял всякую поддержку какой-либо политической силы, поддержку армии и полиции. Словом, регент теряет реальную власть над страной.
Умение отвечать коротко и по существу — то, что нравилось в нем фюреру, а особенно Мюллеру, который своей склонностью подавлять волю собеседников короткими неожиданными вопросами даже самые дружеские беседы умудрялся превращать в форменные допросы.
— Не согласен, друзья мои неподсудные, — неожиданно резко возразил Мюллер, выходя из-за стола и неторопливо, широкими шагами, словно крестьянин, меряющий свою нивку, прошелся по кабинету. — У Хорти все еще достаточно и политической власти, и военной силы.
В кабинете воцарилось неловкое, гнетущее молчание. Не обращая внимания на раздосадованных столь резким выпадом венгров, шеф гестапо продолжал вперевалочку «измерять свою ниву».
— Сейчас меня интересует не то, какие силы поддерживают Хорти, а какие вас. Меня интересует только одно: способны ли вы мобилизовать достаточное количество своих боевиков, чтобы в день Икс, в тот день, который будет вам указан отсюда, из Берлина, захватить все жизненно важные пункты столицы.
Прежде чем ответить, Салаши окинул оценивающим взглядом приземистую, плотно скроенную фигуру Мюллера. Квадратный череп, неширокий, но резко выступающий вперед морщинистый лоб, небольшие, обладающие каким-то особым, пронзительным взглядом, карие глазки, с немигающими, но в то же время нервно подергивающимися веками.
— Если я верно понял, вы хотите, чтобы мы совершили переворот?
— Вы же не станете утверждать, что в мировой истории — это величайшая редкость?
— То есть от нас требуется совершить обычный военный путч?
— А вы, друзья мои неподсудные, — откровенно бравировал своим резким баварским акцентом «гестаповский мюллер»[28], — решили, что мы будем устраивать всенародные выборы нового правителя Венгрии, чтобы проводить их под залпы русских катюш?
— Но ведь фюрер может отстранить Хорти от власти. Нужно, чтобы фюрер объявил о его отстранении или попросту вызвал сюда, в Берлин, и арестовал.
От Мюллера не скрылось, как, говоря все это, Салаши постыдно волновался.
— Это ж как вы себе представляете это «отстранение», друзья мои неподсудные? — вцепился своими короткими толстыми пальцами в спинку свободного кресла шеф гестапо. — Если бы фюрер мог позволить себе арестовать Хорти, он арестовал бы его прямо в своей ставке еще вчера.
— Это сразу же развязало бы нам руки, — повел широкими борцовскими плечами Геза Унгвари.
Мюллер знал, что этот сорокалетний крепыш, прошедший подготовку в венгерской и германской диверсионных школах, буквально обожествлял обер-диверсанта рейха Отто Скорцени, тоже, по матери, венгра, и всячески старался подражать ему. Вот только дальше какого-то внешнего да мысленного подражания не продвинулся, поскольку ни одной мало-мальски сложной операции за ним пока что не числилось.
— Это развязало бы руки кое-кому из военных, поддерживающих премьера Стояи, — мрачновато скалил желтоватые, но все еще довольно крепкие зубы Мюллер, — который хоть завтра готов объявить о выходе Венгрии из войны и перемирии с русскими. И что потом прикажете делать Германии? Объявлять Венгрии войну, превращая последнего своего союзника в своего первейшего врага? Нет, друзья мои неподсудные, ваш, сугубо венгерский, нарыв следует взрывать изнутри, преподнося его и венгерскому народу, и всему миру как внутреннее дело самих венгров.
Этим «друзья мои неподсудные» Мюллер заразился лишь недавно, случайно услышав «приглянувшуюся» ему фразу от одного из берлинских адвокатов. Поначалу она попросту прилипла к нему, и Мюллер не придавал ей особого значения. Но вскоре понял, что, умело используя ее, можно психологически изводить своих собеседников. И теперь охотно изводил.
— Но такой переворот потребует очень серьезной подготовки и не может остаться незамеченным, — упавшим, преисполненным разочарования голосом объявил Салаши. — И если учесть, что служба безопасности, полиция и воинские части все еще подчинены регенту… Он может подавить наш путч.
— Может, конечно, — невозмутимо согласился Мюллер. — И даже обязательно должен подавить, иначе какой он правитель? Мы, вон, свой путч совершенно недавно подавили. Хотя во главе его стоял целый легион генералов и старших штабных офицеров. И даже было совершено покушение на фюрера. Но как только на заговорщиков напустили Скорцени с его горлорезами, заговор в течение каких-нибудь двух часов был потоплен в крови. Подавлен и потоплен.
— Ну, своего собственного Скорцени Венгрия пока что не взлелеяла, — самоуверенно проворчал Салаши. — Так что у Хорти взяться ему неоткуда.
— Возьмется, — опять невозмутимо осадил его Мюллер. — Мы сами направим его регенту.
Салаши и Гёза Унгвари молча уставились на обер-гестаповца рейха, не понимая, к чему он клонит.
— Видите ли, друзья мои неподсудные, я не успел сказать вам главного: ваше дело — взять под контроль почту, вокзал и все такое прочее, а что касается штурма цитадели, в которой находится резиденция регента, то этим займется Отто Скорцени со своими коммандос.
Салаши и Унгвари облегченно вздохнули и сразу же оживились.
— Это совершенно меняет ситуацию, — уверенно молвил Салаши, откидываясь на спинку кресла. — В Венгрии уже находятся германские части, которые Скорцени может задействовать. Но важно и другое: когда наши военные узнают, что переворот затеян германцами, они не решатся выступать против нас.
