– Посмотри на галерею второго яруса! – Алексей спрятал альбом и принялся фотографировать; ему хотелось не упустить ни одного архитектурного элемента, ни одного ракурса. – Этот двойной ряд колонн, но уже тонких и высоких, словно бы декоративных. На самом деле они служат опорами третьему ярусу. И создают движение вверх. Ох! Какой роскошный зубчатый аттик венчает дворец!
Неожиданно Лиза крепко схватила его за руку. Она молча показывала пальцем в сторону дворца, не того фасада вдоль лагуны, который рисовал архитектор, а другого, который образовывал вместе с собором Святого Марка ансамбль площади. Второй фасад был так же прекрасен, как и первый, но Поташев решительно не понимал, почему она с таким волнением ухватилась за его руку.
– Леша! Это какая-то мистика! – выдохнула Раневская. – Ты только представь себе! Последние три года я с упорством, достойным лучшего применения, ездила в Париж. Спроси меня почему?
– Не стану спрашивать, и так знаю! Зачем люди едут в Париж? Ну…
– Ты не понял. Я ездила в Париж посмотреть Мане.
– И что?
– И то. В первый раз я приехала по работе. Посмотреть Мане для нашей будущей выставки в музее. Но Мане не оказалось на месте, его лучшие картины отправились куда-то на выставку. Потом я снова и снова приезжала в надежде увидеть-таки Эдуарда Мане. Мне казалось, что все сотрудники музея д’Орсе знают меня, как какую-то фанатичку! Потому что, входя в музей, три года подряд я с безумным взглядом спрашивала: «Где Мане?!»
– Могу себе представить! – улыбнулся Поташев.
– Они, наверное, принимали меня за городскую сумасшедшую! Короче, Мане я так и не застала. Стоило мне отправиться в Париж, как картины Мане уезжали на гастроли! А теперь – полюбуйся!
На фасаде Дворца дожей висела большая афиша, на которой был изображен знаменитый мальчик-флейтист, персонаж одной из самых известных картин художника, и было написано: «RITORNO A VENEZIA». В переводе это означало: «Мане возвращается в Венецию».
– Вот и скажи после этого, что чудес не бывает! – Смеясь, Лиза поспешила на выставку, крепко держа возлюбленного за руку.
Итак, Мане вернулся в Венецию. Почему «вернулся», спросит дотошный читатель? Потому что в молодые годы он приезжал сюда учиться у великих венецианских мастеров. Уникальная экспозиция разместилась в Палаццо Дукале, радуя любителей искусства. На выставке было представлено множество работ Эдуарда Мане. Но для одной из картин понадобилось специальное разрешение президента Франции, чтобы она могла покинуть пределы страны. Однако главная интрига арт-проекта «Мане возвращается» состояла в том, что картины Мане размещались в залах дворца рядом с произведениями других гениев.
Как уже было сказано, в молодости Мане, как и другие художники его круга, много копировал классические полотна Лувра, в том числе и картину Тициана «Венера Урбинская». Работая впоследствии над «Олимпией», он с удивительной свободой и смелостью придал новый смысл хорошо знакомой ему композиции.
В экспозиции Палаццо Дукале «Олимпия» и «Венера Урбинская» располагались на одной стене. Лиза и Алексей, как и другие посетители выставки, смотрели поочередно на обе картины, сравнивая их.
На полотне Тициана изображена златокудрая синеглазая венецианка с перламутровой кожей. Она стыдливо прикрывает рукой лоно. На ее ложе спит собачка – символ верности. Да и все второстепенные детали рассказывают зрителям о том, что скоро свадьба. На втором плане служанки роются в сундуке и перебирают приданое красавицы венецианки. Картина – нужно отдать должное гениальному Тициану – не мифологизирует жизнь. И хотя его модель названа «Венерой Урбинской», по сути, зрителю рассказывают историю о близящемся браке и приятных хлопотах, связанных с матримониальным событием.
«Олимпия» совсем иная. Прямо в глаза зрителю смотрит парижская куртизанка – Викторина Меран, именно она позировала Мане для «Олимпии», и не только для нее. Глядя на это живописное полотно, Раневская вспомнила стихотворение Бодлера:
Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,
Но когти убери сначала.
Хочу в глазах твоих красивых потонуть –
В агатах с отблеском металла.
Как я люблю тебя ласкать, когда ко мне
Пушистой привалясь щекою,
Ты, электрический зверек мой, в тишине
Мурлычешь под моей рукою.
Ты как моя жена. Ее упорный взгляд
Похож на твой, мой добрый котик:
Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик.
И соблазнительный, опасный аромат
Исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий,
От смуглой и блестящей кожи[9].
– Леша! Посмотри, у нее на шее – бархатный шнурочек, каким в модных бутиках перевязывают дорогие покупки, с крупной жемчужиной, которая лишь доказывает, какая восхитительная покупка предлагается… – Девушка надолго задержалась у картины, она все никак не могла насмотреться на «Олимпию».
Стоя перед этими двумя картинами, они не чувствовали никакого отторжения по отношению к куртизанке Мане. Наоборот, стройная и стильная Олимпия казалась им не менее привлекательной, чем женственная тициановская Венера с ее округлыми формами.
Однако не только «Олимпия» в сочетании с «Венерой Урбинской» очаровывала посетителей Палаццо Дукале.
Изящные, «зарифмованные» с Мане работы итальянских живописцев располагались по всей траектории экспозиции. Подобраны они были столь уместно, что могли бы стать образцовыми для такого рода выставок в любом музее.
Из Палаццо Дукале Поташев и Раневская вышли, напоенные живописью.
– Куда теперь? – спросила Лиза.
– А давай отправимся на острова? – предложил ее спутник.
– А давай! – поддержала его экскурсантка.
Они пошли по набережной к причалу, на котором указывались названия мест. Заприметив надпись «Торчелло», путники вновь сели на морской теплоходик и поплыли по лагуне.
Остров Торчелло находится в часе езды от Венеции. Путешественники никак не ожидали, что их встретит тишина романтического запустения. Позже они прочли, что на данный момент на острове живет не больше десятка человек. В это можно было бы и не поверить, особенно если учитывать, что именно с острова в Венецию были завезены останки святого Марка. Также невозможно было представить себе, что в четырнадцатом веке население острова составляло более двадцати тысяч человек. Но разбушевавшаяся болезнь – малярия – прогнала жителей. Поэтому посетители острова – это туристы или те, кто, подобно Хемингуэю, решил полакомиться разносолами в самом известном итальянском ресторане «Locanda Cipriani». И хотя впереди наших путешественников ждали таинственный каменный «трон Аттилы»[10]и византийские мозаики, они пообещали, что непременно доберутся туда, но… только после ланча.
