Может, он в конце концов и убедит меня в своей правоте. По приезде в Париж я находилась в состоянии такой неопределенности, что мне не помешали бы чьи-то советы и указания, как жить дальше. Но способен ли человек, сидящий напротив меня в кафе, где с трудом можно расслышать друг друга, прийти мне на помощь? И нужна ли мне эта самая дисциплина? Да и вообще, в чем состоит так называемая работа над собой? Мы вышли на улицу; я несла машинку, а рукопись сунула в карман плаща. Он же держал под мышкой свой коричневый портфель, у которого, видно, оторвалась ручка. Мы шагали по улице Кастаньяри, пустынной и тихой, застроенной низенькими домами; наверное, скоро их снесут, а пока это место напоминало провинциальный гарнизонный городок, где по утрам слышен конский топот и где лошади проходят в строю, а не идут на бойню.
– Печатайте не торопясь, – сказал он мне. – Главное, чтобы этот текст помог вам лучше вникнуть в наше учение.
И он снова улыбнулся мне.
– Однако я не хочу, чтобы вы работали бесплатно.
Он вынул из-за пазухи бумажник, далеко не такой толстый, как у барышников с улицы Брансьон, и протянул мне вчетверо сложенную стофранковую бумажку. Я медлила, не решаясь взять ее.
– Это не мои деньги, – сказал он. – Их дала мне для вас знакомая, у которой мы собираемся. Я рассказал ей о вас.
Ну что ж, почему бы мне, собственно, и не принять плату за труд.
– Я думаю, что, когда вы закончите эту работу, вам было бы полезно прийти на одно из наших собраний.
По его словам, собрания эти устраивались не реже одного раза в неделю на квартире той самой дамы, о которой он упомянул. Их приходило человек шесть-семь, и они участвовали в сеансах «работы над собой» – именно так назывался текст, который мне предстояло печатать.
– Вам хотелось бы работать с нами?
Его голос звучал мягко, ласково, и я прониклась уверенностью, что этот человек желает мне добра. Он вдруг вынул из кармана пальто пачку сигарет и протянул ее мне. Синие «Голуаз».
– Держите. Это придаст вам бодрости.
Я не посмела отказаться и объяснить, что не курю.
– Ну так что ж, хотите присоединиться к нам? – спросил он меня совсем уж по-свойски, но вместе с тем настойчиво, не как священник, а скорее как преподаватель гимназии.
Я ответила, что хочу. Когда тебя мучит одиночество, на что только не согласишься.
– Очень рад, очень рад. В следующий раз мы поговорим об этом подробнее.
Ему нужно было садиться в автобус на «Порт-де-Ванв». Он назначил мне встречу в кафе через два дня, в обычное время. Помахав на прощание, он сел в автобус. Я заметила, что теперь он обут не в сандалии, а в черные ботинки на шнурках.
* * *
В течение трех дней я занималась печатанием текста. Я немного работала утром, а потом днем, часов до пяти. Оказалось, я еще не забыла, чему меня обучили на курсах Пижье. Сначала я включала музыку – записи гавайских гитар, найденные среди пластинок австрийца. Но потом решила работать в тишине, чтобы лучше понимать смысл того, что печатаю. Некоторые фразы, которые я бегло, не вникая, прочла в «Призыве к себе», встречались и здесь, в «Работе над собой». Керуредан объяснил мне, что этот текст «доведен» ими сообща, совместными усилиями, как он выразился. Но этот ровный почерк принадлежал ему, я уже видела его в ученических тетрадях, которые он проверял. Я печатала медленно, и на протяжении многих страниц некоторые слова повторялись довольно часто. Там говорилось, что мы живем как сомнамбулы, механически совершая все действия нашей жизни. Вот почему они не имеют никакой ценности. И если наши жесты, мысли и чувства стали механическими, значит мы ограничиваемся минимальным количеством «поз» и «движений», тем самым заключая себя в жесткие рамки обыденности. Необходимо вырваться из этого порочного круга, и это возможно лишь через «призыв к себе». Но тщетно я останавливалась и перечитывала написанное, я никак не могла уразуметь, в чем же состоит это упражнение. Скорее всего, они практиковали этот «призыв к себе», называемый также «работой над собой» или просто «работой», во время своих собраний. Наверное, я узнаю об этом побольше, когда Керуредан приведет меня на такое сборище.
В первый день, долго просидев за машинкой, я вышла из дома часов в пять и, шагая по улице Вожирар, вдруг почувствовала, что тоска, обычно мучившая меня в это время дня, куда-то исчезла. Я села в метро на станции «Конвансьон», доехала до Монпарнаса и в течение всего маршрута была абсолютно спокойна. Потом направилась к Латинскому кварталу. Я снова увидела стайки студентов на тротуарах бульвара Сен-Мишель, по которому мне теперь вдруг стало так приятно спускаться к реке. Наконец-то я пришла в нормальное состояние, как в первые мои дни в Париже, когда я еще не поняла, что означает тот стук копыт. Я без всякого страха смотрела, как опускаются сумерки, как загораются огни на террасе кафе «Клюни» и у входов в кинотеатры.
На улице Месье-ле-Пренс я заметила книжную лавку под вывеской «Зодиак»; объявление в витрине гласило: ОККУЛЬТИЗМ, МАГИЯ, ЭЗОТЕРИКА, ИСТОРИЯ РЕЛИГИЙ. Я вошла. Книги были расставлены по фамилиям авторов, в алфавитном порядке. Дойдя до буквы «К», я нашла брошюру, которую дал мне Керуредан, – «Призыв к себе». Эта находка поразила меня, притом поразила приятно. В общем, у меня была работа, позволявшая чем-то заполнять пустые дни, и сознание, что я участвую в чем-то важном.
* * *
Когда я пришла на площадь Аллере к десяти часам утра, он уже сидел в кафе за столиком и проверял свои тетрадки. Увидев меня, он встал и поздоровался. И улыбнулся мне. По дороге я купила большой конверт и вложила в него рукопись вместе с напечатанными страничками. Он бегло просмотрел их, одну за другой, и убрал конверт в портфель.
– Вам не слишком трудно было это печатать?
Я сказала: нет. Я надеялась, что там не слишком много опечаток. На столе лежала целая груда тетрадей с исправлениями красной ручкой, и я спросила себя, не употребляет ли он для оценок те же слова, что без конца попадались мне в тексте, который я печатала. Призыв к себе, сон, механический, сомнамбула, группа, поза, работа, движение… К концу работы у меня от них кружилась голова.
– И вы хоть немного уяснили себе смысл нашей работы?
Он произнес это полулюбезно, полуснисходительно, как будто я еще была не совсем достойна «работать» в их «кружке». Мне следовало выказать интерес и покорность, тогда можно надеяться на что-то хорошее.
Он молча смотрел мне прямо в глаза. Если бы другой мужчина глядел на меня так же пристально, мне стало бы не по себе. Но Керуредан был не из тех, что тискают руку девушки или пытаются сорвать поцелуй. Да и влюблялся ли он хоть когда-нибудь?
– Вы могли бы прийти на наше собрание послезавтра?
Меня удивило, что он так сразу предлагает это. Я думала, новичку необходим длинный «испытательный срок» перед тем, как его допустят к «работе» в группе. Я прочла это в тексте, который он дал мне печатать. «Испытательный срок». Эти слова повторялись там довольно часто.
