Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
В течение этого периода дебаты перешли в спор между «правыми» и «левыми» коммунистами: Бухарин и его школа – выпускники работающего под началом Бухарина «Института красной профессуры» – продвигали в находящихся под их контролем теоретических органах и в средствах массовой информации мнение о том, что государственные предприятия должны быть социалистическими предприятиями. Этому противостоял альтернативный взгляд Зиновьева на развитие социализма в России и международные задачи партии. Но этот кажущийся академическим спор имел вполне практические последствия, вплоть до вопроса о роли профсоюзов, вопросов о борьбе за повышение заработной платы и тарифов. Недовольство работников ориентацией на более быстрый рост производительности труда при той же низкой зарплате выразилось в забастовках. С ноября 1924 по май 1925 г. число забастовок в месяц достигало в среднем 20. С учетом драматической ситуации работающего населения и в высшей степени провокационного обогащения кулаков и нэпманов, споры здесь были неуместны.
Сталин настаивал на своем требовании подчинить разногласия между этими точками зрения практическим проблемам.
Поддерживаемая Бухариным, Рыковым и их сторонниками ориентация на более долгосрочный, менее болезненный процесс трансформации, который был направлен на интересы и поддержку средних слоев крестьянства, попала в противоречие не только с мнением Сталина. Зиновьев и Каменев также изменили свое отношение. Какими бы ни были их мотивы, теперь они были на стороне Троцкого – за ориентацию на дальнейшее развитие СССР в соответствии с международными обязательствами. Дойчер с интеллектуальным высокомерием характеризует роль Сталина в то время так: «Реальный спор возник между двумя крыльями партии. Сталин не внес никаких идей». Миронов описывает различия между подходом Троцкого (здесь можно также упомянуть Бухарина, Зиновьева и Каменева) и подходом Сталина следующим образом: первый – теоретизирующий, опирающийся на преимущество теории, которая потеряла связь с реальностью, а второй – прагматичный, опытный, использующий в качестве аргумента опыт реальности и системы управления.
Это отношение характеризует обособление дебатов, постоянно открытых внутри партии и все меньше и меньше имеющих общего с актуальными проблемами страны. Здесь играют роль тщеславие и амбиции тех, чьи заслуги в ходе революции, гражданской и интервентской войн использовались как привилегии для влияния на общую ситуацию.
В споре о будущей политической ориентации на ускоренную индустриализацию СССР Бухарин искал среди прочего поддержку Каменева.
То, что это ориентация должна была использоваться в основном в ущерб крестьянам – другие источники финансирования были доступны только в очень ограниченном объеме, – было встречено неодобрением Каменева. Лексика и содержание даваемой им оценки этих планов показывают, какими напряженными были отношения между членами партийного руководства в это время. Бухарин придерживался мнения, что линия Сталина вредила всей революции, и это мнение находило поддержку у Рыкова и Томского. Сталина он описал как «беспринципного интригана, который все подчиняет сохранению своей власти» и изменяет теории в зависимости от того, кто должен был исчезнуть с его пути в данный момент. Такое часто бывает в подобных напряженных конфликтных ситуациях: говорящий, по-видимому, не задается вопросом, в какой степени его слова характеризуют его собственные действия.
В записанном Каменевым телефонном разговоре (!) он озвучил предложение о том, что было бы лучше, если бы на месте Сталина в Политбюро оказались Зиновьев и Каменев. Содержание этого разговора (в котором показательно были выделены только слова собеседника) также является ответом на вопрос о том, кто против кого плел интриги и как далеко могли зайти таким образом действующие за спиной выбранного органа силы, если они были уже не в состоянии отстаивать свою позицию в рамках ЦК.
То, что Бухарин плел интриги и искал сообщников, видно из этого текста. То, что Каменев в ожидании связанного с этой ситуацией конфликта подготовился ко всем случайностям, объясняется его крайней заинтересованностью в использовании этого текста при удобном случае в своих интересах. Похожие явления существовали в аппарате управления армией, где Тухачевский и другие командиры открыто и скрыто действовали против народного комиссара, которого они считали некомпетентным. Здесь также существовала целая группа тех, кто, независимо от пережитых по их вине поражений, был уверен в том, что их собственные навыки превосходили навыки не только других, но прежде всего тех, кто был их начальником. Имея дело с непредсказуемыми последствиями такой политики для союза рабочих и крестьянской бедноты, малых и средних крестьян и ситуации в селах, Сталин разработал и представил положение о структуре социализма в стране как единственно реальной политической альтернативы.
Вопрос о том, каким образом может быть преодолен экономический и политический застой, и связанные с этим социальные вопросы находились в неразрывной связи с вопросом о тех, кто лучше всего мог претворить все это в жизнь. И Бухарин, и Зиновьев, и Каменев, и Троцкий, и их последователи были убеждены, что позиция, которой придерживаются все они, является единственно правильной. Сталин был Генеральным секретарем, человеком, который считался незаменимым благодаря своим отличным организаторским способностям, огромному усердию и добросовестности при осуществлении выбранных партийным руководством мер. Но ни один из противников не придерживался того мнения, что этот человек имел возможность привести в действие собственную теоретическую позицию. Это, казалось, находило подтверждение в начальной поддержке позиций Бухарина, также как и в политике индустриализации, самым ошибочным образом интерпретируемой как возвращение Сталина к троцкизму. Разница заключается в изменившейся ситуации: в 1925 году радикальная ориентация на индустриализацию не только не дала никаких результатов, в силу недостаточности условий для развития сельского хозяйства, но и значительно повредила незрелым позициям молодой Советской власти.
В 1928 году и в последующие годы ситуация в сельском хозяйстве и среди крестьян существенно не изменилась. Но теперь было очевидно, что нэп принесет не только ожидаемые от него положительные результаты. Все более ясным становился тот факт, особенно на селе, что вместе с быстро растущим влиянием кулаков наблюдается тенденция рекапитализации. С учетом конфликтов с сельской беднотой при коллективизации сельского хозяйства для этого имелись теперь политические условия, которых не было несколькими годами ранее. Более того, с коллективизацией сельского хозяйства связан процесс, приведший к высвобождению рабочей силы, занятой при строительстве и используемой в недавно построенных промышленных объектах; развернулась и научно-техническая образовательная кампания, которая открыла новые перспективы дальнейшего социального развития как в сельском хозяйстве, так и в промышленности, и во всех других областях.
При трезвой критической оценке выясняется, что концепция была разработана не по заранее подготовленной схеме. Вместо этого Сталин в своем подходе руководствуется практическими потребностями и возможностями, продиктованными конкретными условиями. В результате такого подхода в конце двадцатых годов стало ясно, что продолжение режима нэпа грозит превратиться в реставрацию капитализма. В то же время становится понятно, что обреченная в 1925 году на провал политика первоначального накопления должна была мобилизовать массу крестьян и мелкобуржуазных товаропроизводителей против социалистического развития, даже если ее объявят социалистической. В конце двадцатых годов ситуация выглядела иначе.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
