Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
– А ты у нас не королева, – сказал я.
– Я – это я! – воздел он руки кверху, к потолку, который был так высок, что совсем не угадывался, и рукава цветастой рубашки его затрепетали огнями.
– Иди ты к черту, – сказал я и пустился во все тяжкие.
Я мешал водку с колой, вспоминая молодость, я пил джин с тоником в память о давнем путешествии, я пил простое сладкое вино, надумав отдать должное и подзабытым семейным церемониям в доме у матери. Вскоре меня пузырики веселья стали меня буквально распирать, я помчался плясать и долго-долго топотал ногами и тряс головой, радуясь буквально всему – и тому, что один голый танцор в клетке под потолком такой негритянский, и тому, что другой танцор в другой клетке под потолком, такой голый, и задастому стриптизеру в красных боксерских трусах на барной стойке, с которым договаривался о цене курдюк в пиджаке и галстуке. Я радовался здоровякам, похожим на куриные окорочка, и юношам, похожим на цыплят, и трансвеститкам в высоких париках, которые с нервными оскалами ходили по залу, раздавая всем подряд что-то рекламное. Я радовался даже благому мату, перебивавшему музыку всякий раз, когда распахивалась дверь в зал караоке.
Я был, конечно, вместе с Кирычем, и Марк, должно быть, где-то рядом был, но, решив ухнуть в прошлое, я не мог обращать внимание на детали, я спешил заглотить куском этот шумный, чадный, потный мир, как глотают кусками, едва прожевывая, экзотическую еду – не факт, что надо, но раз уж взялся, то чего медлить?
В одно из своих возвращений к бару я видел мальчика с лицом старичка. В другой раз – человека-пыль, человека-тлен. Одетый в серое, он дергал кадыком, желая будто сплясать им сложный танец, а старый, чуть заметный шрам на щеке его бликовал, желая будто исполнить танец-саблю. А еще я слышал скрипучий мужской голос, который говорил: «Ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь? Скажи! Любишь! Тебе что, жалко?».
– А ты чего не попрыгаешь, лихорадка моя золотая! – со всей дури жахнул я по знакомой расписной спинке, оказавшись у бара в двунадесятый раз.
Спинка дрогнула, стала разворачиваться, как это бывает у надувных матрасов – она разошлась вширь, оказавшись в итоге не спинкой, а здоровенной спинищей – пусть и в точности того радужного коленкора, который избрал Марк для покорения ночной столицы. В одном, видать, бутике отоварились.
Обладатель цветастого богатства имел также широкую физиономию, светлые локоны, румянец, белые зубы крупным частоколом. Лет двадцати пяти. Или меньше – у здоровяков трудно точно определить возраст.
– Ой, – сказал я, ничуть не смутившись, – Обознался, простите. Вы, наверное, в цирке работаете.
– Почему в цирке?
Голос у юноши был тонкий-тонкий, как у куклы-марионетки. Лучше бы он не раскладывался, этот диван-матрас, остался бы мелким – сохранил бы единство формы и содержания.
– Вы такой гибкий, – пояснил я и, стесняясь дурных мыслей, пригласил его на один дринк.
Мы дринкнули не раз, приглашая друг друга по очереди. В тот момент я любил весь мир, он был мне симпатичен, а потому я любил и гуттаперчевого парня, работавшего не в цирке, а на электростанции. Он сказал, что обычно «сюда» не ходит, но сегодня так получилось, пришлось идти «сюда», мне было смешно смотреть, как он смущается, как будто сам я всего лишь час-другой назад не трясся, как кролик, боясь, что меня не поймут, не примут.
– Да, никому ты тут не нужен, не парься, – говорил я, – хочешь приходи, хочешь нет, твое же дело. Я тоже шел и думал, какой я толстый, старый и дряблый. Я думал на меня мальчики смотреть не будут, засмеют меня мальчики, а мальчикам наплевать. Представь, как здорово, им нет до меня никакого дела, они сами по себе, я для них не существую. Я могу делать, что хочу, и целого мира…, – слово «мало» я выговорить не успел. Цветастый парень дернулся, развернулся как-то особенно мощно, я успел подумать, что он сейчас врежет мне непонятно за что.
– Да, пошел ты, – лишь сказал он и смешался с толпой.
Я захохотал: бывают же люди-трансформеры – спина самораскладывающаяся, голос кукольный, – хоть сейчас на витрину «Детского мира».
– Пойдем, – примерно тогда же я почувствовал крепкий захват на предплечье.
– Кирюша! Любимый! Дорогой! – обернувшись, радостно закричал я, – Тут такие метаморфозы тела, а мне даже рассказать некому. Где ты был, морда?
– Пел.
– Сестер Зайцевых?
– Земфиру. Пойдем.
– Уже пора? Так рано?
– Полпятого скоро, там Марик ждет. Трясется, пошли.
– И пускай трясется. Он всегда трясется, что ж и потрястись человеку нельзя?
– Плачет он, пойдем.
Марк поник и расписные одежки пожухли. Он ничего не сказал, когда мы получали в гардеробе наши вещи. Он не проронил ни слова, когда мы ловили машину, он хранил молчание и всю дорогу до дома.
Марк молчал, а слезы безостановочно лились из его глаз.
Я думаю, он правильно молчал. Кирыч был мрачен, подозревая, видимо, что-то совсем плохое.
– Ты где его нашел? – шепотом спросил я Кирыча, когда мы подходили к подъезду нашего дома.
– В туалете.
– В приличном хоть виде?
– Не хуже твоего.
– Ну, слава богу!
– Да, что слава богу?! – закричал Марк на весь утопающий во тьме двор, – Что слава богу?! Ничего не слава! Ужас это, вот что!
– Ну-ну, – догнал его Кирыч, и попытался обнять, – не кричи так, все будет хорошо.
– Все было хорошо, а теперь уже не будет никогда, – Марк остановился и завыл. Он был светлым пятном в этой тьме. Он был смутным светлым пятном и, глядя на него, я почему-то подумал о белой полотняной сумке из своего школьного детства, которую можно было заляпать, всего лишь за нее взявшись.
– Он же сам, ты подумай, сам ко мне навязался, я не просил его совсем.
– Где навязался? Кто навязался? – спросил я.
– Там, в клубе, не скажу где. Взял за руку и буквально потащил. Вначале облапил всего, да потащил. А как на свет вышли, он поглядел – «так» – и ушел.
– И все, что ли? – сказал Кирыч, ожидавший, как минимум, мордобоя.
– Нет, не все, – Марк завыл, закричал, заухал, а как перешел на иканье, попытался продолжить, – Он… сказал…, что я… старый…. Он думал…, что мне… двадцать лет….
– Он это наощупь думал, – соображая, уточнил я.
– А мне… не двадцать. Да,… не двадцать…. И ушел…. А я стою там…. Один…. Люди толкаются…. Ходят…. А он же сам хотел…. Я не хотел, а он хотел. Же сви мала-аде! Комплетемон мала-аде! – Марк снова зарыдал.
В ответ послышался вой – того сорта вой, который я называю «кромешным», а слушаю с чувствами, именуемыми в переводных романах «смешаными» – щекотно до жути, до жути смешно.
– Вирус проснулся, – сказал я.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
