Если Фронту национального спасения Б. Ельцин, как татарский хан, велел перебить позвоночник за противление своей воле, то "Гражданский союз" умер от политической чахотки и анемии. Такова судьба двух наиболее крупных политических коалиций, представлявших оппозицию на самом первом этапе так называемых рыночных реформ в России.
Фронт национального спасения по большому счету представлял интересы неимущих трудовых слоев населения, для которых восстановление крепкого государства было в известной степени гарантией их относительного благополучия, т. е. работы и своевременной ее оплаты. Идеология Фронта в большой степени питалась соками разрушенной советской системы. Запрещение деятельности Фронта было, по существу, закреплением победы капиталистических порядков в России, торжеством социального реванша богатых над бедными.
"Гражданский союз" не представлял собой столь радикальной альтернативы президенту и правительству, как Фронт национального спасения. Он олицетворял не возвращение к прошлому, а более мягкий, с "человеческим лицом", демократический капитализм в России. Если Фронт был социальным, классовым антиподом российскому правительству и силам, на которые оно опиралось, то "Гражданский союз" представлял ту же имущую верхушку общества, но не допущенную к властным рычагам и старавшуюся получить к ним законный, конституционный доступ.
Однако печальная политическая судьба этих двух политических коалиций вовсе не означала, что спадает накал борьбы в растревоженной стране. Скорее наоборот, 1992 год стал временем невероятного взлета и напряженности внутриполитического противостояния.
ПРИВАТИЗАЦИЯ
Людям старшего поколения хорошо памятна лаконичная и точная фраза классиков: "Политика - есть концентрированное выражение экономики". И в самом деле, если читатель пользуется этим никем не опровергнутым и бесспорно точным инструментом анализа, то за любыми стратегическими программами политиков и различных партий и движений, за всякими тактическими извивами их повседневной деятельности он будет легко видеть глубинные экономические интересы. Вся предыдущая история человечества свидетельствует о том, что только тот, кто является реальным собственником средств производства, материально-технической базы общества, становится и политическим руководителем страны или народа. Политика и экономика не существуют в отрыве друг от друга. Это две стороны одной и той же медали, и они должны быть отчеканены на одном монетном дворе. Всякий кратковременный разрыв между экономикой и политикой приводит к бурным социальным катаклизмам, точно так же, как столкновение холодных и теплых масс воздуха вызывает в природе ураганы, циклоны. Установление в 1917 г. в России власти диктатуры пролетариата в форме Советов при господстве в стране частной собственности неизбежно должно было привести к гражданской войне, что и случилось, к великому несчастью, для страны и ее народа. Схожие предпосылки сложились в России и к 1991 году. В результате августовских событий к власти в стране пришли политические силы, которые открыто и даже демонстративно связывали свое будущее с торжеством частной собственности, в которой они видели и единственное спасение для стагнирующей России. Следует признать, что к этому времени в общественное сознание уже глубоко вошла мысль о порочности самого принципа государственной собственности на основные производительные силы. В этом людей убеждали видимые и ощутимые успехи капиталистических стран в виде насыщенного потребительского рынка, на это работала вся информационно-пропагандистская машина СССР с самого начала "перестройки". Китайский пример постепенного, но неуклонного расширения частнособственнического сектора в национальной экономике также свидетельствовал об определенных преимуществах разумного сочетания двух систем собственности. Следует при этом заметить, что правящие "элиты" как СССР, так и демократической России практически делали и делают все для замалчивания китайского опыта. Российская общественность как бы отгорожена от китайского опыта занавесом молчания. Наши журналисты и политологи с необъяснимым усердием будут копаться во всех совершенно не нужных нам деталях американских избирательных кампаний, но упорно станут воротить нос в сторону от Китая, где нам можно и следовало бы поучиться многому. В этом сказывается, по-моему, глубокий комплекс неполноценности, иногда приобретающий форму некоего снобизма, высокомерия по отношению к отсталому Востоку, а иногда черты острой ревности и зависти. Ведь Горбачев М. С., когда поехал осенью 1988 г. в Пекин, был гораздо более озабочен не тем, чтобы поучиться у китайцев технологии реформирования социализма, а тем, чтобы научить их своему "новому мышлению", в котором ему мерещилась мессианская задача.
Как бы то ни было, но и советское руководство уже начинало предпринимать шаги в направлении разрешения частной собственности в легальной экономической жизни. Делалось это робко, как бы в экспериментальном порядке, ощупью и, поэтому нормативная база практически отсутствовала. Фактически приватизация началась в 1988 г., когда был принят закон "О государственном предприятии (объединении)" и было дано согласие на организацию кооперативов.
Тогда родились две концепции, которые в конечном итоге должны были протоптать дорожку частной собственности в бескрайний океан государственных предприятий. Первая концепция называлась "право полного хозяйственного ведения", которым наделялось руководство предприятий. Это право позволяло директорам вести свободно всю хозяйственную деятельность, руководствуясь только соображениями экономической эффективности. Поначалу они не имели права проводить сделки с оборудованием, ибо государство формально сохраняло право собственности на эти предприятия, более того, требовалось согласие соответствующего министерства на проведение коммерческих сделок выше определенного размера. Но вскоре и то, и другое ограничение были сняты. Складывалась ситуация, при которой руководство предприятий в реальной жизни действовало как субъект рыночной экономики, но официально правовой статус предприятия оставался прежним. Оно сохранялось в государственной, общенародной собственности. Естественно, что в такой обстановке все инстинкты хватательного характера, дремавшие доселе в душах директорского корпуса, должны были получить широкий оперативный простор. Движимые в первую очередь личными интересами, руководители предприятий становились естественными сторонниками идей приватизации. Им казалось вполне очевидным, что завтрашними владельцами предприятий будут, разумеется, они сами при некотором допущении к кормушке трудовых коллективов. Такой путь приватизации в принципе широко применяется в нынешнем Китае.
Существовала и концепция постепенного превращения государственных предприятий в частные путем передачи их в аренду либо коллективам самих предприятий, либо третьим лицам. В этом случае опять-таки складывалась двойственная ситуация. Формальным (юридическим) собственником предприятия оставалось государство, но арендатор получал неограниченные права хозяйствования, - он даже мог продать часть оборудования, если это способствовало большей эффективности производства. Права арендатора были основательно защищены: не допускались досрочное прекращение арендных отношений, пересмотр условий аренды (а в обстановке ускоряющихся темпов инфляции это было чрезвычайно выгодно арендатору), договор об аренде не мог быть изменен даже в случае принятия законов, с которыми он мог не стыковаться, и т. д.
