– Матушка...
– Почему? – повторила ее мать.
– Ты сама отрекалась от нее день за днем! Ты говорила, что она бестолковая брауни, бросившая свой двор.
– Это говорилось только для других придворных, Кэйр.
– Но ты и наедине не говорила мне ничего другого! И тетя Бесаба отзывалась о ней точно так же. Она предала наш двор, уйдя жить сперва к Неблагим, а потом к людям. На моей памяти ты всегда с этим соглашалась. Ты говорила, что мы навещаем ее только из приличия, а когда я подросла настолько, чтобы отказаться, мы перестали к ней ездить!
– Я навещала ее тайно, Кэйр.
– Но почему ты не сказала мне?
– Потому что сердце у тебя такое же холодное, как у моей сестры, а вожделения такие же горячие. Ты бы сочла мою любовь к матери слабостью.
– Это и была слабость!
Элунед качнула головой, на лице ее отразилась глубокая печаль. Она шагнула прочь от кольца собак, прочь от дочери. Повернулась к нам.
– Она умерла, зная, что ее погубила Кэйр?
– Да.
– Предательство родной внучки наверняка разбило ей сердце.
– Это знание мучило ее недолго, – сказала я. Не лучшее утешение, но другого у меня для нее не было. Я в эту ночь вела Дикую охоту и ничего не могла сказать кроме правды – доброй или суровой, все равно.
– Я не встану на твоем пути, племянница.
– Матушка! – потянулась к ней Кэйр.
Собаки шагнули к ней ближе, издавая низкое рычание, которое будто кралось вверх по позвоночнику и задевало самые глубины мозга. Стоит его услышать, и сразу ясно – добра не жди.
Кэйр снова крикнула:
– Матушка!
– Это была моя мать! – прокричала ей Элунед.
– А я твоя дочь.
Элунед в своем длинном золотистом платье шагнула прочь:
– У меня нет дочери.
Она ушла не оглянувшись. Сгрудившиеся у дверей придворные дали ей дорогу. Она не замедлила шаг, пока выложенные драгоценными камнями двери не закрылись за ее спиной. Она не захотела защищать от нас свою дочь, но и смотреть на ее казнь не желала. Не могу ее упрекнуть.
Кэйр в отчаянии огляделась вокруг.
– Лорд Финбар, помоги мне! – взмолилась она.
Большинство голов повернулось к столу в конце зала, где за стеной стражей и блистающих придворных скрывался король. Одним из защитников был лорд Финбар, высокий и красивый, с желтыми волосами почти человеческого оттенка. Только иномирно прекрасное лицо и ощущение силы говорили, что он больше, чем человек. Уар стоял немного в стороне, наблюдая разворачивающееся зрелище, брата он не прикрывал. Зато лорд Финбар врос в пол прямо перед монархом. Он был близок к королю, но ни с тетей моей, ни с кузиной не приятельствовал, насколько я знала. Почему она воззвала именно к нему?
Король был полностью скрыт сверкающей драгоценностями толпой, в которой стоял и Финбар. Может, короля уже давно здесь нет, а придворные просто отвлекают внимание. Но сейчас это было не важно. Важно было узнать, почему Кэйр просит помощи у высокого белокурого придворного, с которым никогда не водила дружбы.
Скульптурное, с четкими скулами лицо Финбара застыло в высокомерной гримасе, холодней которой мне видеть не приходилось. Я невольно вспомнила моего утраченного Холода – в минуты, когда он был испуган или донельзя смущен. Такое высокомерие – это маска.
Кэйр крикнула еще раз, с еще большим отчаянием:
– Лорд Финбар, ты обещал!
На этот раз он ответил.
– Девушка очевидно не в себе. Иначе разве бы она убила собственную прародительницу?
Голос его был так же чист и холоден, как бледные линии его щек. Слова источали уверенность и высокомерие, порожденные веками господства – не господства предков, а личного его господства. Бессмертие и знатность – вот рецепт высокомерия. И глупости.
– Что я слышу, Финбар?! – закричала Кэйр. – Ты обещал меня защитить. Ты поклялся!
– Она сошла с ума, – повторил он.
Шолто посмотрел на меня, и я поняла. Я заговорила – мои слова подхватило эхо. Сегодня меня окружала не только моя магия.
– Лорд Финбар, поклянись, что ты не обещал моей кузине ее защитить, и мы тебе поверим. Поверим, что она не в себе.
– Я тебе не отчитываюсь пока, Мередит.
– Не я, не Мередит требует твоей клятвы. Сегодня я возглавляю иной двор. И этой властью я прошу снова, Финбар. Дай клятву, что она лжет о твоем покровительстве, и не о чем станет говорить.
– Я не обязан клясться извращенной твари, что едет с тобой рядом.
Он назвал Шолто кличкой, которую дала ему Андаис. Это она звала царя Извращенной Тварью, а иногда просто Тварью. Приведите мне мою Тварь, говорила она. Шолто эту кличку терпеть не мог, но королеве не перечат.
Шолто подал вперед многоногого скакуна, вполне гармонировавшего с седоком. Мне показалось, что царь слуа потерял терпение, но голос Шолто оказался столь же ровным и надменным, как у Финбара.
– Откуда вельможе Благого двора известны прозвища, которыми Темная королева награждает своих стражей?
– У нас хватает шпионов, как и у вас.
Шолто кивнул. В волосах его мелькнул желтый блик – вот только во всем зале не было источника света такого оттенка, как тот, что играл в волосах царя.
– Что ж, нынче я не ее Тварь. Этой ночью я повелитель слуа и Охотник. Ты откажешь Охотнику в своей клятве?
– Ты не тот Охотник, – заявил Финбар.
Белокурый страж, присоединившийся к охоте, возразил:
– Мы выступили против охоты, и вот мы в ее рядах. Этой ночью они – охотники.
– Ты во власти колдовства, Дэйси, – сказал Финбар.
– Если Великая охота – колдовство, то я в его власти.
Кто-то из прочих придворных сказал:
– Да поручись ты словом, Финбар, что эта безумная лжет, и дело с концом!
На это Финбар ничего не ответил. Просто стоял и смотрел, красивый и надменный. Это последняя защита сидхе – красота и гордость. Мне никогда не хватало ни того, ни другого, чтобы освоить этот трюк.
– Не может он дать слово, – сказала Кэйр. – Иначе он солжет перед лицом Дикой охоты. И сам себя обречет.
Теперь она говорила со злостью. Как и я, она никогда не была так красива, чтобы позволить себе высокомерие истинных сидхе. Мы могли бы подружиться, если бы она так не отталкивала меня.
– Скажи нам, что он тебе пообещал, Кэйр, – предложила я.
– Он знал, что я могу подойти к ней достаточно близко, чтобы наложить на нее чары.
– Она лжет!
Это сказал не Финбар, а его сын Баррис.
