Тереза, впрочем, собралась увидеться с Сарой до ее отъезда. Сара была тихой темноглазой девушкой, окруженной неким ореолом глубокой скорби.
— Поговорим о счастье, — сказала она вечером в понедельник в «Старой таверне». — Как человек может быть счастлив, если он несчастлив?
— Надо желать счастья в достаточной степени, чтобы потратить время на то, чтобы заработать его.
— Заработать? Считается, что оно прилетает, как птичка или ветерок.
— И так же быстро улетает? Это верно, если речь идет о радости, веселье, каких-то недолговременных эмоциях. Это прекрасные чувства, и они посещают счастливых людей чаще, чем остальных.
Тереза попробовала объяснить, что все дело в выборе.
— Возьмем Тори. Когда ей было семнадцать, с ней произошло нечто ужасное. Мои мать и отец погибли, а она стала инвалидом, казалось, на всю жизнь. Ей пришлось сражаться с горем и болью, с полнейшим отчаянием. Но у нее был выбор.
— Она не могла вернуть родителей назад, — вспыхнула Сара.
— Нет, но она могла воспринимать их уход с мужеством. Она могла лежать там, в больнице, в жалком состоянии, может быть, до конца своих дней или же могла поступить так, как поступила: она начала искать счастье в мелочах. Да, и она находила радостных мелочей все больше и больше и, наконец, выработала свою привычку.
Сара сидела с прямой спиной, ее черные глаза раскрылись невероятно широко.
— Если бы она ее не выработала, — сделала вывод Сара, — то по-прежнему была бы инвалидом, да? Я хочу сказать, если бы она не пыталась встать на ноги, то, может быть, и доктора не прилагали бы усилий вместе с ней. Но если бы… — начала она и тут же умолкла.
В тот вечер, когда смертельно уставшая Тори вернулась с официального собрания председателей комитета, она встретила Терезу, готовую доложить об ужине.
— С Сарой творится что-то неладное, — призналась та. — Думаю, это имеет какое-то отношение к ее матери, потому что она никогда о ней ничего не упоминает. Если бы ее не было в живых, она бы сказала о ней что-нибудь. И пару раз она едва не заговорила о ней, когда разговор шел о какой-то поездке; а потом на ее лице появилось странное выражение, и она быстро закрыла рот.
Мистер Сэдлик и Сара уехали из Лейквилля в среду утром.
Тори, приведшая в надлежащий вид доклады о работе комитетов, готовилась к большому собранию, назначенному на ближайший вечер, когда в кабинет влетел Креншоу, которого прямо-таки распирало от энергии.
— Тори, я хочу, чтобы вы самым тщательным образом проверили все отели и мотели к следующей неделе. Мы полагаем, Турнамэн-Сэдлик отправится в разведочную поездку. Мы хотим быть уверены в том, что он встретит нужных людей и увидит самые перспективные предприятия, то есть те, что нужно. Тори! — испуганно воскликнул он. — Вам плохо?
Турнамэн-Сэдлик, повторяла она про себя.
— Мистер Креншоу, хватайте ваше успокоительное. Он был здесь и уехал. Я угощала одного из самых богатых людей Америки. Я вытерла его подбородок бумажной салфеткой.
Глава 13
— Виктория! — Креншоу был поражен. — Как это так?
— Потому что так было нужно, — разумно ответила она, — он не мог найти место, где надо было вытереть, и сказал: «Давайте вы».
— Я говорю не про его подбородок, — простонал Креншоу. — Почему вы развлекали его таким неформальным способом? Почему?
— Лучше будет, если я начну сначала, — сказала она и все рассказала.
— Но разве вы его не узнали? — Креншоу постепенно приходил в себя.
Мгновение Тори подождала.
— Мне кажется, он не хотел, чтобы его узнали, ему нравилось быть неузнанным. Да и ваш информатор дал понять, что он постарается пробраться в город незаметно, ведь так? Так и было.
— О чем вы говорили? — взмолился Крен-шоу.
И когда Тори рассказала, он снова простонал:
— Банановый пирог со взбитыми сливками.
— Вам станет еще легче, если поговорите с Дэном, — успокоила его Тори. — Он и мистер Сэдлик поговорили довольно увлеченно. Кстати, когда Дэн и я сказали, что не сможем с ним пообедать, мистер Сэдлик сказал: «Ну, тогда в другой раз», так что, надо думать, когда-нибудь он вернется.
Даже набирая телефонный номер, Креншоу спросил Тори, что обсуждали вдвоем Дэн и мистер Сэдлик.
— Дэн говорил мне, что он интересовался недвижимостью.
— Этот человек живет в особняке. Он разыскивал коттеджи, дома в Майами, Палм-Спрингс, даже в Мексике. Вот так возможность… А, Дэн, говорит Креншоу. Не могли бы вы приехать ко мне немедленно? А? Хорошо, мигом буду у вас.
И действительно, он мигом исчез из кабинета.
— Откуда у него такая резвость? — спросила Джейни, когда они наблюдали за Креншоу, мчавшимся через парк. — С утра он еле-еле ноги волочил.
— Это благодаря мне, — ответила Тори. — Я развлекала ангела и не знала об этом. Ему было приятно. Слушай, ты не можешь сделать мне с полдюжины копий этой ерунды до вечера?
Тори уже была готова покинуть офис, когда Джейни подала сигнал внутренней связи и формально объявила:
— Миссис Гарт желает провести консультацию с мисс Викторией Томас. Вы ее примете?
Принимать Клодию Тори хотелось меньше, чем кого бы то ни было. Однако познание врага могло принести пользу.
В первый раз с тех пор, как они впервые познакомились, Тори увидела шарм Клодии в действии. Он обдал ее, словно луч прожектора.
— Мисс Томас, я пришла, чтобы просить вас о содействии. Ситуация в высшей степени деликатная…
Клодия, вероятно, через посредство своего отца узнала о визите Турнамэна-Сэдлика, о его встрече с Тори в парке и о его возможном возвращении.
— Вы, как умный человек, понимаете, насколько важно, чтобы он получил благоприятное впечатление о Лейквилле. Будучи на Востоке и на континенте, я внедрилась в круг знакомых Сэдлика. Фактически, — она сделала значительную паузу, — я несколько раз встречалась с миссис Сэдлик.
Значит, существует некая миссис Сэдлик?
— Только она, конечно, в то время не была миссис Сэдлик; она была всего лишь графиней де Лавения. Я говорю «была», потому что в то время она изо всех сил старалась избавиться от своего очередного мужа. Как раз в то время, как вы знаете, их девочка — малышка Сэдлик — устроила большой шум. Убежала из дома. Подделала документы и так далее. В конечном итоге она нашла прибежище у одной своей школьной подруги в Нью-Йорке, рассказала самую, как я полагаю, захватывающую историю, хотя ее и не напечатали.
Тереза говорила, что с Сарой «творится что-то неладное».
— Бедный ребенок, — с придыханием сказала Клодия. — И все это всплыло в газетах. Она заявила, что ее отец слишком занят, чтобы заботиться о ней, и что ей осточертел процесс приспосабливания к веренице мужей ее матери. Она всегда стремилась поступать по-своему, и, поскольку приближалось ее совершеннолетие, до которого оставалось всего несколько месяцев, она запланировала построить собственную жизнь, без родителей.
