— Что же, она просто… бросила вас и ушла?
— Все юридические вопросы — развод, опека над дочерью — были проработаны заранее. Однако развестись мы не успели. Не прошло и года, как Леонора погибла в автокатастрофе.
Еще сильнее, чем трагедия, пережитая Кейном, Дану поразил холодный и сухой тон, каким он рассказывал об этой поре своей жизни.
— И она не хотела забрать ребенка себе?
Кейн горько усмехнулся.
— Первые слова, которые я услышал от нее после рождения Джессики: «Слава Богу, все позади, и об этом кошмаре можно забыть».
Какое счастье, что этот брак был недолговечен! — подумалось Дане. Можно ли представить более ужасную семью: равнодушная эгоистичная мать, шантажирующая отца благополучием ребенка…
— Значит, у Джессики никогда не было матери, — грустно заметила она.
— У нее есть я.
Стальные нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили Дану поднять глаза. Взгляд Кейна сверкал холодной решимостью. Он словно давал обещание — клялся, что никогда не бросит дочь в беде, не забудет, не отвернется от нее… как когда-то отвернулся от Даны.
— И потом, у нее есть заботливая и любящая бабушка — моя мать, — продолжал он с угрюмой гордостью в голосе, словно желая напомнить Дане, что мать живет с ним под одной крышей. — Не думай, что моя дочь несчастна. Это не так.
— Не сомневаюсь, что она… очень тебе дорога.
Пробормотав эти слова, Дана поспешно, словно ища спасения, уткнулась в свою чашку. Мысли ее вертелись вокруг одного слова: любовь. Кейн не любил свою жену — но дочь он любит. И этой любви его мать не боится, не пытается ее разрушить — напротив, поощряет и поддерживает…
— Кейн, почему ты не стал врачом? — спросила она вдруг.
— Надоело выполнять все желания матери, — резко ответил он, осушил свою чашку одним глотком и поставил на стол, морщась от горечи кофейной гущи.
Страшась, что он сейчас встанет и покинет ее, Дана поспешила объяснить свой вопрос:
— Видишь ли, все это время я представляла тебя в белом халате. Помнится, ты хотел стать хирургом…
— Извини, что разочаровал тебя, — саркастически ответил он.
Кейн поднялся с места, готовый уйти. Взгляд, полный холодной злости, подсказал Дане, что он очень зол: на нее — за то, что она докучает ему расспросами, и на себя — за то, что пустился в откровения. Это не твое дело, читала она в его глазах, моя жизнь тебя не касается.
Разрываемая чувством вины и страхом потерять его, Дана снова заговорила:
— Ты не разочаровал меня, Кейн. Просто я помню, как твоя мать требовала… чтобы я не стояла у тебя на пути.
По крайней мере, он задумался. Обратил к ней хмурое лицо.
— Дана, ты никогда не стояла у меня на пути.
— Может быть… — Она глубоко вздохнула, отчаянно желая подобрать верные слова — слова, которые не оттолкнут его и не оскорбят. — Может быть, тогда… я все понимала неправильно.
— Значит, мама что-то тебе наговорила. Почему же ты не пошла ко мне, не спросила меня, что я об этом думаю?
Потому что в это время ты лежал в больнице со сломанной челюстью.
Дана тяжело вздохнула. Надежда стремительно покидала ее: она чувствовала, что им не суждено понять друг друга — слишком высока стена горечи и разочарования. Все, что она ни скажет, Кейн истолкует превратно и обернет против нее. И все же она не могла сдаться без боя.
— Я знала, что ты хочешь стать врачом. Мне казалось, что для тебя это очень важно. И вот я думала: в один прекрасный день, когда ты окончишь учебу, получишь работу в какой-нибудь из городских клиник, станешь серьезным ученым доктором… — Дана попыталась улыбнуться, но получилась какая-то гримаса, — я вернусь домой и поздравлю тебя с твоими достижениями.
— И проверишь, осталось ли что-нибудь от нашей любви? — все с той же холодной иронией закончил Кейн.
— Нет, я просто… это просто мечта. Фантазия.
Фантазия. Это слово напомнило ему о встрече на маскараде — и обо всем, что произошло после… Неспешным оценивающим взглядом Кейн окинул Дану от макушки до пят. Она вспыхнула, невольно затрепетав.
— Что же теперь? — негромко спросил он. — Судьба развела нас. Будем по-прежнему идти разными дорогами?
— Неужели нельзя иначе?! — вскочив, с мольбой воскликнула она.
Кейн взял из ее рук чашку кофе, которую Дана машинально вертела в ладонях, и поставил на стол. Затем обвил руки вокруг талии Даны. Глаза его светились чувственными обещаниями.
— Думаю, наша… близость… стоит того, чтобы ее сохранить. Согласна?
— Да, — прошептала Дана, невольно придвигаясь к нему — она больше не могла бороться со своим желанием.
— Так давай забудем о прошлом, — предложил Кейн, покрывая ее лицо страстными поцелуями, — начнем наш путь сначала.
— Наш путь… куда? — Этот возглас вырвался из самой глубины сердца Даны, где тлел костер, не угасающий от ласк и лобзаний. Обвив руками шею Кейна, она прильнула к нему всем телом. — Куда, Кейн? — повторила она, с безумной надеждой ожидая отклика.
Но глаза Кейна не светились нежностью — они пылали нетерпеливым огнем.
— Кто знает? Сейчас я хочу только одного!
Он накрыл ее губы своими, и взрыв страсти заставил Дану забыть обо всех вопросах и сомнениях. Она погрузилась в пучину самозабвенного наслаждения, которого ей отчаянно не хватало все эти унылые годы… Поцелуи и прикосновения Кейна погрузили душу Даны в пламенный хаос, и в этом хаосе не осталось места ни для каких «что?», «как?» и «зачем?».
Лишь раз она обратилась к прошлому — когда Кейн начал целовать ее груди. Ей припомнился маскарад и признание Кейна, что он узнал ее по груди, и странная гордость охватила Дану. Он никого, кроме нее, не любил. Она для него навсегда осталась одной-единственной. Как и он для нее. Но как показать ему, как заставить поверить, Что они созданы друг для друга — теперь и навсегда?
Охваченные жгучей жаждой, они нетерпеливо сорвали друг с друга одежду, рухнули на кровать и слились в жарком объятии, спеша разделить пламя, не знающее сомнений и преград. Как любила она его мужскую силу, как восхищалась крепостью мускулов, мощью и гибкостью нагого тела, жаждущего слияния!
— Дана, ты уже принимаешь таблетки?
— Да.
Кейн не колебался и ни о чем больше не спрашивал. Не надевая защитной брони, он вонзился в нее обнаженным — тело к телу, плоть к плоти, без преград. В голове у Даны что-то взорвалось, цветные искры заплясали перед глазами. Какое счастье! Наконец-то Кейн перестал защищаться от нее, отказался от последнего барьера, их разделявшего! А значит, она поступила правильно. Откровенный разговор причинил боль им обоим — но это была боль исцеления. Он снова начал доверять ей, как доверял когда-то, в дни их ничем не омраченной любви.
