Гастроли выматывали Кассиди. Оливер буквально наткнулся на нее однажды вечером. Кассиди сидела на плетеном коробе с одеждой рядом с автобусом, на котором ей этой же ночью предстояло ехать дальше. Снова репетиции, снова жадная, ревущая, захлебывающаяся аплодисментами толпа поклонников…
Появление Оливера было следствием чьей-то блестящей идеи: кто-то решил, что Кассиди следует выехать на сцену верхом на лошади, в ковбойском костюме, в сапогах со шпорами и в белой шляпе: Менеджер ничего не смыслил в лошадях, а потому заказал для нее не какую-нибудь сонную клячу, а резвого и норовистого конкуриста. Оливера, гостившего у хозяина лошади, попросили «позаботиться о леди». Благодаря ускоренному курсу обучения, появление Кассиди прошло нормально.
— Едемте со мной, — предложила она. — В других городах тоже есть лошади…
Оливер присел рядом с ней на плетеный короб.
— Такая жизнь — не для меня.
— Что, чересчур суматошная?
Кассиди завершила турне и поселилась с Оливером в Англии. А когда спокойная жизнь ей надоедала, она ненадолго возвращалась к прежнему: блистала на сцене в нарядах, расшитых блестками, и заставляла зал вскакивать с мест. Кассиди была переполнена музыкой. Житейские драмы отливались для нее в ноты и аккорды. В тот вечер после ужасающего ленча Кассиди сыграла на фортепьяно траурный этюд Шопена и дала себе слово, что когда-нибудь она заставит Джоанн Вайн оценить свою замечательную мать.
Зашедший в комнату Оливер понял и музыку, и настроение Кассиди.
И сказал:
— А почему бы тебе самой не написать песню специально для Моны? Ты ведь когда-то писала песни.
— Публике больше нравятся старые вещи.
— Старые вещи когда-то ведь тоже были новыми.
Кассиди скорчила гримаску и принялась играть старые песни — ничего нового ей сочинять как-то не хотелось.
Мона утешила хозяев, разочарованных неудавшимся приемом и ошеломленных хамским отношением Джоанн к матери.
Мона сказала, что смирилась с этим еще с тех пор, как Джоанн не позвала ее на свадьбу. Оливер с Кассиди охотно придушили бы Джоанн, если бы она еще не уехала.
— Да выкиньте вы это из головы! — посоветовала Мона. — Наверно, это все из-за того, что она выросла в бедности. У меня денег-то было маловато, понимаете ли. Должно быть, в этом все и дело. И потом, — добавила она, — не стану же я теперь портить ей жизнь, верно? Что будет, если я стану являться на эти самые балы, которые Джоанн устраивает, и говорить всякому встречному, что я, мол, ейная матушка? И вы, пожалуйста, ничего такого не устраивайте. Пусть себе живет, бог с ней. Главное, что ей хорошо.
— Мона, вы святая! — сказал Оливер.
Не меньше месяца прошло, пока наконец Оливер, Кассиди и Мона снова смогли спокойно обедать на кухне, как прежде. А тем временем битвы в семействе Болингброк возобновились с новой силой. Снова пылали страсти, снова летали по дому предметы обстановки… Однажды вечером после работы Мона, услышав рев Оливера и вопли Кассиди, решительно вошла в кухню и встала в дверях немым укором, уперев руки в боки.
Ее появление утихомирило сражающихся секунд на десять. Потом Оливер рявкнул:
— Какого черта вы тут делаете?
— Как насчет яичницы, к такой-то матери? — предложила Мона.
— О господи! — воскликнула Кассиди и захихикала. Оливер надулся и вышел, но вскоре вернулся с улыбкой и тремя рюмками виски. Мона принялась жарить яичницу, а Кассиди ей рассказала, что ссорились они из-за ее, Кассиди, длительного турне, которое она собиралась совершить по Америке. Ей предстояло отсутствовать два месяца, и Оливеру это не нравилось.
— Слушай, малый, так поезжай с ней! — сказала Мона.
И они тихо-мирно все обсудили. В течение первого месяца Оливер управится со всеми своими соревнованиями, а потом отправится к Кассиди в Америку. Второй месяц они проведут вместе и вернутся домой в ноябре. А Мона пока что поселится в квартирке при конюшне, чтобы приглядывать за домом. На тот месяц, что его не будет, Оливер решил нанять второго конюха.
— Проще простого! — подытожил Оливер. — И стоило из-за этого ссориться?
В то время, как Болингброки доедали десерт и обдумывали поездку, заехал их старый семейный адвокат (он, собственно, заранее договорился об этом визите, но они про него забыли), чтобы заверить их подписи на какой-то сложной доверенности, связанной с завещанием.
Оливер вышел встретить адвоката и провел его на кухню. Адвокат, как и Оливер, был человек интеллигентный и с первого взгляда оценил внутреннее достоинство, таящееся под простоватой деревенской внешностью Моны.
Мона сразу спросила со своим тягучим валлийским выговором: «Может, мне лучше выйти?» Адвокат любезно попросил ее остаться. Сказал, что ему нужен свидетель, чтобы заверить подписи. Мона убрала со стола и расписалась в указанном месте.
— Ну а теперь, миссис Уоткинс, — как бы между прочим заметил адвокат, — быть может, вы тоже хотите распорядиться своим имуществом?
— Это как? — не поняла Мона.
— Вы написали завещание? — спросил адвокат. — Если нет, можно составить его сейчас.
— Да, в самом деле, — вмешался Оливер. Ему хотелось вознаградить Мону и при этом не оскорбить ее. — Без завещания никак нельзя.
— Да я уж однажды говорила об этом со своими, — сказала Мона. — Перегрин хочет, чтобы я все оставила Джоанн.
Адвокат с улыбкой вытащил из своего набитого «дипломата» готовый бланк завещания и написал на нем под диктовку Моны ее полное имя и адрес.
Потом спросил, кому она хочет оставить личное имущество.
— Личное имущество? — переспросила Мона.
— Ну да, всякие мелкие вещи.
— А-а, навроде велосипеда! — кивнула Мона. — Ну…
Она призадумалась.
— Ну, велосипед-то мой Джоанн не надобен. Попрошу-ка я Касси или Оливера отдать мой старый велосипед кому-нибудь, кому он сгодится. Э, а что, если мне попросту попросить их обойтись с моим старьем, как они сочтут нужным?
Адвокат вписал в завещание в графе «душеприказчик» «Кассиди Ловлас Уорд». Потом, когда Мона отправилась домой, адвокат с Оливером проводили ее до ближайшего паба, попросили двух незнакомых людей засвидетельствовать ее подпись и выставили им в благодарность по кружке пива.
Кассиди полагала, что распорядиться «старьем» Моны — это наименьшее, что она может сделать для пожилой женщины. Но Кассиди от души надеялась, что ей не придется этим заниматься. Оливер вернулся из паба улыбающийся, и они с Кассиди отправились в постель в самом радужном настроении.
Пришло время, когда Кассиди отправилась в свое длительное турне по Америке. Оливер, оставшись один, выиграл тем не менее Европейский конный Гран-При и был избран Спортсменом Года. Мона, ездившая с Оливером, чтобы присматривать за лошадьми, была на вершине счастья.
