Вид с крыши на окрестности был просто ошеломляющим. По узкому неглубокому ущелью струилась проворная горная речка. Вокруг виднелись поля, роща, в которой они сегодня утром скрывались от погони, дорога на той стороне реки, деревня неподалеку, а вдалеке на холмах — окрестности Покхары. А еще дальше, укрываясь облаками, толпилась гряда гор — ослепительно белых, похожих на изысканные складки гигантской драпировки.
— Как здесь здорово, Куку! Посмотри, как красиво!
Ее глаза, которые были синее неба над их головами, заискрились от радости, и она принялась, как ребенок, носиться по крыше, размахивая руками.
— А все же у нас с тобой роскошная тюрьма, Куку! Я бы осталась здесь навсегда! Теперь я понимаю, почему ты живешь в Непале. Ты просто влюбился в эту красоту.
Энди уселся за один из столиков под зонтиком и молча ждал, пока у нее пройдет приступ эйфории.
Да, он согласен с ней, он влюблен в эту красоту, в эти горы и летящие вдаль просторы… Но почему-то с сегодняшнего утра все эти красоты утратили для него былое очарование. С сегодняшнего утра в его душу закралось подозрение, что ему этого мало. Что для полного счастья ему нужно… невозможное.
Сегодня или завтра они выберутся из этого плена. Она поблагодарит его за помощь. Они, возможно, обменяются адресами. И она исчезнет из его жизни.
Он молча следил, как она бегает по крыше и выкрикивает что-то… Эйфория. Такое знакомое ему чувство, которое тоже оказалось не вечным. А значит, и у нее оно пройдет.
Наконец, устав, она подбежала к нему и села напротив. И, едва отдышавшись, выдала:
— Послушай, Куку, а если мы наплюем на все эти конспирации, операции и побеги? Почему бы нам просто не повеселиться? Давай устроим себе праздник, вечеринку… А? Как ты думаешь? А там, что будет, то будет. Приедет Пьер, не приедет. Может, ему вообще не суждено сюда приехать. А мы сидим из-за него, как затравленные, в таком чудесном месте и теряем время.
Энди вальяжно раскинулся на стуле, забросил ногу на ногу.
— Праздник? Что-то вроде пира во время чумы?
— Какой чумы, Куку? Когда люди счастливы, их никакая чума не берет.
Через пятнадцать минут перед ними на столике уже стояла бутылка красного французского вина и два бокала. Они собирались веселиться. Энди, поблагодарив, отпустил официанта и сам наполнил бокалы. До краев.
Он вспомнил, как они пили вчера. Пили за любовь. За его любовь. Только почему она не пожелала такой же любви себе?
— Итак, Русалка, позволь мне теперь сказать тост. — Он поднял бокал и дождался, пока она сделает то же. — Вчера мы пили за мою любовь, помнишь?
— Помню. И увидишь, мое пожелание исполнится, — сказала она с хитрой усмешкой. — Или ты имеешь что-то против?
— Нет, конечно нет. Я просто хочу сказать, что теперь мы будем пить за твою любовь. За то, чтобы ты встретила хорошего, доброго, порядочного мужчину, которого полюбишь ты и который будет любить тебя. До конца жизни.
Она скривилась и щелкнула языком.
— У меня не получится. Я не создана для нормальной семейной жизни с нормальным мужчиной. У меня в голове ветер вместо мозгов. Я вечно влюбляюсь в каких-то придурков.
— Это потому, что ты не слушаешься маму. А мама твоя права. Мужчин действительно нужно проверять. А то они часто дурачат женщин только потому, что им нужна забава, игрушка…
— А может, это моя судьба? Быть забавой, игрушкой?
— Даже если это так, я не верю, что судьбу нельзя изменить. Тем более что еще совсем недавно ты сама обещала никогда больше в придурков не влюбляться. Помнишь?
— Помню, — недовольно пробурчала она. — И была бы рада, если бы у меня получилось. Ты думаешь, я в первый раз себе в этом клялась? Я потерянная, Куку, неисправимая… — Она поставила бокал на стол.
Черт! Неужели у нее их было так много? И все придурки? Энди не знал, злиться ему на нее или жалеть. Хотелось, конечно, выяснить: сколько их было у нее? Но он знал, что не имеет на это права. Так же, как и злиться на нее. Поэтому он только с горечью вздохнул. И все же она достойна лучшего. Достойна быть счастливой. Достойна любви.
— А ну-ка, сейчас же возьми в руку бокал, Русалка, и мы выпьем за твою любовь. Давай. Я от всей души, от чистого сердца желаю тебе найти достойного, порядочного, любящего…
Она посмотрела на него так, что у него последнее слово застряло в горле.
— Ты и вправду мне этого желаешь, Куку?
— Да, — ответил он уверенно. — Очень. Изо всех своих сил. Всей душой.
— Ладно. — Она снова подняла бокал и хитро улыбнулась. — Только тогда пусть этот мужчина будет похож на тебя.
— Что? На меня?
— Да, Куку, на тебя. Ну что, пьем? — Она так лихо звякнула своим бокалом о его, что расплескала вино.
Он еще не выпил, а у него уже все в голове поплыло. От внезапного счастья. От глупой надежды. Ему хотелось вскочить, подхватить ее на руки и закружить.
И пока он думал, она опять успела первой осушить свой бокал, и теперь с вызовом смотрела на него.
Энди приложился к бокалу. Что ж, пусть она не пожелала его, но, по крайней мере, пожелала такого, как он. В любом случае, с таким, как он, ей будет лучше. Такой, как он, будет заботиться о ней, помогать. И будет стараться не причинять ей боли… Ну разве что иногда может сказать что-то колкое, но только из ревности. А в основном, такой, как он, будет ее любить, будет целовать ее каждые пять минут, будет каждый день дарить цветы… Будет покупать ей новую одежду, чтобы потом снимать ее с прекрасного тела…
Глава 7
— А у тебя усы, — услышал он ее насмешливый голос.
— Ну и что? Мне положено ходить с усами, — ответил он. — Ты лучше свои утри.
— А у меня что, тоже усы? — Она стала водить языком по губам. — У нас нет салфеток. И руки мы не мыли. Ну как, я их слизала?
— Нет. У тебя их вообще не было. — Он тихо засмеялся.
— Дурачить меня вздумал? Ну погоди… — Она встала и принялась гулять по крыше. — Боже, как здесь красиво! Только музыки не хватает. Хочется музыки, Куку, — протянула она с досадой.
— Могу спеть и сыграть для тебя что-нибудь. На губах. Что ты любишь?
Она подкатила к небу глаза.
— Из Филиппа Гласса что-нибудь…
— Я не знаю Филиппа Гласса, но могу спеть какой-нибудь французский шансон.
— Романтическое старье, — с презрением бросила она. — Черт, я забыла свой плеер с дисками у него.
Но Энди же запел, аккомпанируя себе губами, языком, щелчками пальцев и постукиванием по столу. Запел о том, что кто-то без кого-то не может жить. При этом он старательно выговаривал все эти полные непонятной глубины французские слова.
