— Похоже, ты остаешься надолго.
— Хизер застряла на другом конце города. У них там ураган. — Она подошла поближе.
Нельзя позволять ей наклоняться и заглядывать в глаза, когда он лежит пластом. Вдруг его тело отреагирует на ее близость? Поэтому он кое-как сел на край кровати:
— Я отлично себя чувствую, Белла, и способен… взяться за работу. Хотя, когда ты так выглядишь посреди ночи, нам, возможно, стоит поговорить не об этом.
— Ой.
Она спохватилась и одернула футболку, но при этом невольно очертились контуры груди.
Маленькие, круглые груди, прекрасной формы. Люку сразу захотелось прикоснуться к ним.
— Как ты? — спросил он первое, что пришло ему в голову.
— Я только посмотрю, как ты, и тут же уйду. — Взгляд ее блуждал по комнате, останавливаясь на чем угодно, только не на Люке. — Я лишь проверю, как ты себя чувствуешь, и пойду спать. В… в комнату для гостей.
Нельзя было яснее дать понять, что ей хочется остаться в его комнате и разделить с ним кровать. Люк включил свет рядом с кроватью. Комнату залил мягкий свет.
Теперь он отчетливо видел ее длинные загнутые ресницы, брови вразлет, румянец на щеках…
Белла подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.
— Ну как зрачки, с блюдце? — пошутил он.
— Нет, нормальные, — дрожащими губами улыбнулась она.
— Спасибо тебе за то, что осталась присматривать за мной и Грейс. — Если он не отпустит ее сейчас, то никогда больше не отпустит. — Уже почти полночь. Как видишь, мне ничего не грозит. Можешь отправляться домой.
Вот уж чего бы ему не хотелось!
Белла немного поколебалась, потом наклонилась ближе:
— Я не могу тебя оставить, Люк, даже если твоей «крепкой голове Монтичелли» не грозит никакая опасность. Я просто всю ночь буду волноваться.
— Это Грейс тебе сказала про «крепкую голову Монтичелли»?
Ну, конечно, дочь говорила с Беллой. Ведь он и очнулся от звука их голосов. Тогда ему показалось естественным, что Белла находится в его доме и возится с его дочерью. Он еще удивился, неужели у них с Беллой есть шанс быть вместе? Если станет ясно, что она ему нравится… Но сумеет ли он ее полюбить?
Он узнал правду о той ночи в Милане. Он подозревал, что Белла действительно не хотела причинить Марии вред соглашением, которое, несомненно, выглядело нечестным по отношению к тете. Но сейчас Люк оказался перед проблемой, о которой даже думать не хотелось.
Натали и Доминик совместными усилиями разрушили его веру в то, что он может влюбиться снова. Люк и хотел бы, да вряд ли уже удастся. Он получил слишком глубокую рану, чтобы не опасаться еще одной такой. В конечном счете они с Беллой недоверчивостью похожи друг на друга. Да еще она винит его в тяжком проступке.
В этот момент Люк осознал, что должен поверить Белле. А для этого ему нужно самому открыться перед ней.
— Я должен кое-что тебе рассказать.
Лючино поднялся с постели, надел халат и сел рядом с Беллой.
— О чем?
Он сурово сжал губы:
— О Грейс.
Они держались за руки. Белла не помнила, когда это произошло, только чувствовала, как он взволнован, и почему-то это напомнило ей о собственных ранах и страхах последних месяцев.
Он бросил быстрый взгляд на открытую дверь спальни, встал и закрыл ее.
— На всякий случай. Вряд ли Грейс проснется, но я не хочу, чтобы она хоть что-то услышала. В тот вечер в Милане, когда ты, сидя с нами за столом, узнала, что Натали моя жена, и ушла, она сказала мне, что согласна назвать условия, чтобы побыстрее покончить с разводом. — Люк немного помолчал и продолжил: — Мне очень хотелось побежать за тобой и все объяснить, но я не мог сделать это сразу. Я должен был принять предложение Натали. Это означало, что Грейс останется со мной и у нее будет надежное будущее, а я этого слишком долго ждал.
— Ты уже тогда хотел, чтобы Грейс была с тобой? Но ты же ее потом бросил.
— Да. — Одно слово, но в нем столько душевной боли! — Я не оправдываюсь, а объясняю, что произошло. Натали дождалась, когда нотариус оформил документы, отпустила его, налила себе вина и провозгласила самый глупый тост, какой только можно придумать.
Чувствовалось, что рассказ дается ему нелегко.
— Я… не понимаю, — Белле очень хотелось успокоить его.
— Я женился потому, что, несмотря на все мои предосторожности, Натали забеременела. Я хотел поступить честно по отношению к ней и младенцу. А потом родилась Грейс. Раньше срока. — Он сделал пальцами жест, означавший кавычки. Фактически же она родилась позже срока. Грейс — не мой ребенок. Натали была уже беременна, когда мы с ней встретились.
— Зачем же обманывать? Зачем выходить замуж, если это не твой ребенок?
Ответ Белла увидела в его глазах. То, что эта женщина сделала с Люком, было выше ее понимания.
— Не знаю. Чтобы «не выносить сор из избы», как говорится. — Он невесело рассмеялся. — Натали получила большое удовольствие, когда сначала прислала ко мне своего адвоката с бумагами, по которым Грейс передавалась под мою опеку, а потом сообщила, что Грейс — дочь Доминика, моего брата. Я был не богаче его, но Доминик, вопреки ожиданиям Натали, не признал отцовства. Он не собирался оставлять жену и детей, чтобы жениться на ней.
— И тогда она решила «заняться» тобой? — возмутилась Белла. Еще бы Люку после этого кому-то доверять! — Ох, Люк, мне тебя так жаль! Представляю, что ты тогда пережил!
— Я пошел к тебе, чтобы все объяснить, и увидел, как ты выходишь из комнаты менеджера.
— И решил, что я тоже перебираю варианты.
Она больше не сердилась на него. Ей только было очень грустно:
— Ничего страшного, Люк. Я понимаю, как это должно было выглядеть в твоих глазах.
Люк кивнул.
— Она забеременела, чтобы заманить Доминика. Ребенок был только средством достижения ее цели. После рождения Грейс Натали к ней даже не подходила. Мы из-за этого много ссорились, пока я не понял, что ничего не добьюсь. Тогда я начал бороться за то, чтобы Грейс осталась со мной, потому что Натали ее не хочет и не любит. — Он опять печально рассмеялся: — Я выиграл и забрал ребенка. Это было двойное предательство, потому что Натали добивалась меня только потому, что Доминик отказался признать ребенка, чтобы не поставить под удар свой брак. Я потом говорил с Домиником по этому поводу. Он сказал, что ничем не может помочь, раз уж я оказался таким легковерным и женился на Натали. — Люк повернул к Белле потемневшее от горьких воспоминаний лицо: — Предательство жены, которую я пытался любить, и брата, которого в детстве почти боготворил, ранили меня настолько, что боль и гнев вытеснили на время Грейс из моего сердца. А ведь моя ни в чем не повинная дочка нуждалась в любви и заботе. Но после того вечера я жил в каком-то вакууме.
