– Хотите еще? У меня есть несколько бутылок.
Она тихо рассмеялась и взглянула на него.
– Неплохой способ пережить грозу, – насмешливо заметила она. – Я никогда не думала, что вино может что-то решить.
Тревису понравился ее мягкий спокойный голос, хотя он и заметил, что она была немного взволнована.
Молния ударила во что-то совсем близко от веранды. Брук отскочила, натолкнувшись на него.
– Извините. – Она пытаясь отстраниться.
Тревис удерживал ее, чувствуя, как она дрожит. Он поставил бокал на подоконник и, притянув ее к себе, крепко обнял.
– Вы дрожите. Вам страшно? – осторожно спросил он.
Брук кивнула и прижалась лицом к его груди.
– Ну, давайте, скажите мне, что я трусиха. И что если гроза пугает меня, то, как я смогу управлять плантацией.
– Гроза не может повредить вам здесь, – прошептал он в ее благоухающие волосы. – Я люблю грозы.
– Не сомневаюсь, – усмехнулась Брук, и он улыбнулся.
До этой минуты Тревис не замечал, что ее рост вполне подходил для его объятий. Так же как и не замечал изящества ее тела, пока оно не прижалось к нему.
Раздался раскат грома, Брук еще сильнее уцепилась за него. Почему-то они больше не были врагами. Они превратились в людей, нуждавшихся в утешении. И он вынужден был признать, что она пробудила в нем нежность и желание защитить. О том, что он способен на такие чувства, Тревис и не подозревал.
– Тс-с, – прошептал он.
Через несколько мгновений Брук тихо произнесла:
– Я такая трусиха.
Тревис взял ее за подбородок.
– Я так не думаю. Расскажите, почему вам страшно.
– Не хочу наскучить вам, – сказала она, не отрывая лица от его груди.
– Я бы не спросил, если бы считал это скучным.
– Я не совсем уве… – Прогремевший в небе разгневанный раскат грома заставил Брук остановиться. – Уверена, – закончила она, – но я думаю, это началось, когда я была совсем маленькой. Моя мать отослала меня в пансион, когда мне было пять лет. Она сказала, что так будет лучше для меня, но я не хотела уезжать. Мне было страшно, и я хотела остаться с ней, но она не слушала меня.
– А что же ваш отец?
– Помните, я говорила вам, что во многом мы похожи? – Брук напомнила ему об их разговоре в конюшне. – Различие в том, что вы знали своего отца, а я никогда его не видела. Он оплачивал мое обучение и мою одежду, и, полагаю, я должна быть благодарна ему за это. – Она рассмеялась, но это был горький смех.
Тревис еще крепче обнял ее. Порыв ветра ворвался в комнату, принеся с собой капли дождя, и наступила тишина. У него было ощущение, что он получил удар ниже пояса. Бог свидетель, он прекрасно знал, что она чувствовала.
– Простите, что перебил вас, – шепотом сказал Тревис. – Доскажите вашу историю с грозой.
– А вы уверены, что хотите ее услышать?
Он прижался щекой к ее волосам и прикоснулся к ним губами.
– Да, – только и сказал Тревис.
– В первый день, когда она оставила меня в пансионе, шел дождь. Видимо, я забыла упомянуть об этом раньше. Забавно, но казалось, что ничего не случается, когда светит солнце. Позднее, когда мне было двенадцать, мать приехала посмотреть, как мне живется в пансионе. Возможно, ее привело любопытство. Я не знаю. Она рассказывала мне о себе, и когда я спросила, не могу ли я уехать с ней, отказала. Но, казалось, ее огорчало, что она не может взять меня с собой. Я хорошо помню печаль на ее лице, когда она отказала мне. В тот день тоже была гроза. Она спросила, не провожу ли я ее до дверей, и я пошла с ней. Когда мы открыли тяжелые дубовые двери, в них ворвался ветер с дождем, и мы обе промокли. Она рассмеялась, и я помню, как прелестен был этот звук. Я стояла в дверях и смотрела, как она уходит, ветер сбивал набок ее накидку. Вдалеке сверкнула молния, и я, отскочив, закрыла глаза, что я делала всегда во время грозы. Когда я открыла глаза, ее уже не было.
– Вы были молоды, – заметил Тревис. – Представляю, как вам должно было быть страшно, но ведь вы ездили домой на каникулы, повидать вашу мать.
– Нет, я больше никогда не бывала дома. Все каникулы я проводила в школе для девочек Спенсера, и я видела свою мать еще только один раз.
– Когда это было?
– Мне как раз исполнилось шестнадцать, и она вновь навестила меня. Мать сказала, что хотела повидать меня и посмотреть, что из меня получилось. Затем она рассказала мне о моем отце. Кажется, у герцога была жена. – Брук судорожно вздохнула. – Я вижу все это, как будто это случилось вчера, – тихо добавила она.
Тревис ничего не говорил, потому что не хотел прерывать ее, но чувствовал ее душевную муку.
– Мать встала, собираясь уйти, но перед уходом она хотела поцеловать меня в щеку. Я отшатнулась. Прошло столько времени, эта женщина стала мне чужой. Я не питала к ней никаких чувств. Она сказала, что поняла меня, и, взяв свою накидку, застегнула ее на шее. Хотите, верьте, хотите, нет, но в этот день снова была гроза,… Я проводила мать до дверей и распахнула их перед ней. Она накинула на голову капюшон. Прежде чем выйти из дома под дождь, она достала свой кошелек и дала мне листочек бумаги, объяснив, что, если мне когда-нибудь потребуется помощь, эта женщина мне поможет. Я поблагодарила ее и смотрела, как она идет под дождем, и почему-то знала, что она навсегда уходит из моей жизни. Гремел гром, и я, как всегда, дрожала. Но на этот раз я решила не двигаться с места. Неведомо откуда блеснула молния и ударила в дуб, росший рядом с дорожкой. Дерево затрещало. Я закричала, чтобы предупредить ее, но было уже поздно. Дерево упало, обрушившись всей своей тяжестью на мою мать.
Брук сказала это так тихо, что Тревис напряг слух, разбирая ее слова.
– Я подбежала к ней, – говорила Брук. – Я тоже опоздала. Все, что я могла сделать, – это держать ее голову на коленях, пока кто-то не увел меня из-под дождя. Перед тем как уйти, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.
Тревис не знал, что ей сказать. Большинство женщин заливались бы слезами, но Брук не издала и звука. Перед ним была совсем иная женщина, далеко не избалованная леди, какой он ее себе представлял.
Он с нежностью взял Брук за подбородок и посмотрел в ее глаза, сверкавшие от невыплаканных слез.
Тревис говорил себе, что ему надо остановиться.
Но оказалась, не так просто послушаться собственного совета. Что такого было в Брук, что заставляло его пылать… желать прикоснуться к ней… желать познать ее? Обычно он умел избавляться от женщины, но эта была совсем другая. Может, если он поцелует ее, она сбежит? А он удовлетворит свое любопытство.
Не в силах более сопротивляться ее очарованию, Тревис наклонился. Ее ресницы затрепетали, глаза закрылись, а руки скользнули под его одежду и обхватили спину. Она вздохнула, сдаваясь, а его губы наслаждались сладостью и мягкостью ее губ. Боже, какое наслаждение!
