Спиртное он в конце концов попробовал, в компании товарищей по Упландскому королевскому полку, когда был в солдатах, и оказалось, что это совсем другое дело. Едва только он хлебнул несколько глотков из купленной в складчину бутылки и первый хмель пронизал его прыщавое хлипкое тело, как явственно ощутил, что попал в родные края. Он даже не догадывался, что на свете есть нечто столь восхитительное! У него было такое чувство, будто он всю жизнь ютился в крохотной каморке и внезапно обнаружил там за потайной дверцей огромную комнату (светлую, уютную, с большими окнами на все четыре стороны, с колышущимися гардинами и птичьим щебетом снаружи).
Но это никак не может иметь касательства к тому низменному и пагубному, от чего предостерегали трезвенники. Ведь всякому ясно, это здорово, это — возвращение к себе. Отслужив в армии, он стал нередко выпивать, ну, насколько позволяли финансовые обстоятельства, кстати весьма скромные. Однако в глубине души навсегда остался трезвенником.
Ведь пьянство было проявлением скверны и безалаберности. А главное, другие люди в нем коснели.
Сам он прибегал к водке, чтобы достичь порядка более высокой ступени. Можно бы сказать: спокойного ощущения осмысленности мира. С давних пор он вообще не мог мало-мальски толково работать, не тяпнув стакашек-другой за обедом или сразу после, хотя терпеть не мог, когда коллеги выпивали за работой. Конечно, одно с другим не больно-то вяжется, он и сам понимал. Но остро чувствовал, что без противоречий мир существовать не может. Он попросту так создан. И никакой другой мир немыслим — только этот, со всеми его противоречиями и неувязками.
В Торстене, можно сказать, шла непрерывная борьба между порядком и безалаберностью, в которой безалаберность почти всегда брала верх, хотя надежда на порядок не исчезала. Эта страсть к порядку и заставила его сейчас сходить к машине и открыть бардачок. Так и есть: бумажка с расчетами лежала там, мятая, но в точности такая, какой он ее запомнил:
Кредит
Два крана модели «Поггенполь»
(заложены в Упсале, склад
стройматериалов) 1230—
Дебет
Цемент для плитки, «Вяяртиляс»,
четыре банки по 35.90 143.60
Три тубы серой затирки по 24.90 99.60
Различный инструмент 470—
----
Вернуть хозяевам 516.80
Раздосадованный, он вернулся в дом — его преследовало ощущение, будто он что-то такое проморгал. Сердито наливая в ведро воду и размешивая остатки цемента (он вправду надеялся, что до конца дня этого хватит), он сунул очки в карман куртки и тотчас наткнулся на другую бумажку, с адресом. Опять надел очки, перечитал, покачал головой и спрятал листок в карман.
Так уж в мире устроено, что мы впускаем в свое сознание лишь очень немногие известия. Львиная их доля остается вовне, мы предпочитаем обходиться без нее. Ворча и качая головой, Торстен вернулся к своей стене. Пора снять обтяжку с новой упаковки плиток. Рука с кусачками слегка дрожала.
Отчего он в юности так много фотографировал? От восторга перед загадочными образами, что проступали в проявителе? Или из-за восторженных и чуточку боязливых возгласов родни, и девчонок, и прихожанок, когда они видели собственные портреты?
Или оттого, что можно было удержать образ? Как бы выловить его из времени, из густого бурого потока исчезнувших образов и голосов?
Но ведь есть и неприятные образы. Как-то раз на переезде в Томтебу поезд наехал на грузовик с бетонными коллекторами. Бедняга шофер уцелел (во всяком случае, ему так запомнилось), но огромный тяжелый грузовик «скания-вабис» превратился в груду обломков. Завороженный, испуганный, он поехал на то место и принялся фотографировать несчастную разбитую машину и разбросанные вокруг обломки коллекторов. В разных ракурсах. Пока не явились пожарные и не разобрали этот ужас. Что же, собственно, он хотел запечатлеть на дорогой фотопленке? Свои беды? Потерю отца? Воз на дороге, который никогда не доберется до цели?
Заботы, так и роятся в голове. Иные мысли заползают в мозги и сидят там, будто насекомые, упрямые, въедливые паразиты.
Мысль о бумажке в кармане была аккурат из таких. Он старался выбросить ее из головы, а она упорно возвращалась. Все время.
Вроде как волдырь во рту — язык все время лезет его потрогать. Толку никакого, а чертов язык так туда и лезет. Не может успокоиться.
Он опять достал бумажку с адресом. То, что на ней написано, отвергнуть нельзя. Эта бумажка таила секрет, которого он признать не желал.
Ну как, черт побери, можно перепутать Мальма-Скугсвег и Скугстибблевеген — это же просто уму непостижимо!
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ПОДЛИННОЙ МОРАЛИ
Сесть Стигу никто не предложил, и он стоял прислонясь к косяку. Да так оно и лучше, ведь штаны у него насквозь пропылились после стольких часов в том малоуютном доме. Впрочем, здесь тоже не очень уютно; мягко говоря, все какое-то временное, устроенное на скорую руку. Но тут хотя бы есть родич из молодых, на кухне хнычут ребятишки, и Сейя гремит в мойке посудой.
— Многое рассказать трудновато, — сказал Аффе. — Первым делом хочу предупредить: я не люблю, когда меня называют Аффе. Меня только в детстве так звали. Мое имя — Альфред.
— Извини, пожалуйста, я ведь не знал.
— Ладно. Извиняю. А золотыми рыбками я только начал заниматься. Они у меня совсем недавно. Я, видишь ли, аккурат вышел из тюрьмы. Несколько месяцев назад. А кажется, будто вчера. Поэтому мне и неохота на улицу выходить. С удовольствием сижу дома, тихо-спокойно. И двери поэтому захлопываются. Женщины с детьми выходят на улицу.
— Черт побери, — сказал Стиг. — Тюрьма — это не фунт изюму.
— Еще бы. Надо думать, хорошего мало. Но случается.
— Так в тюрьму-то небось за пустяки не сажают?
Сейя стояла на пороге кухни, по-прежнему с малышом на руках.
— Зря вы затеяли этот разговор. Начнете расспрашивать, он только разозлится. Ему плохо делается от таких мыслей.
— Ничего подобного. Я с удовольствием поговорю об этом. Мне стыдиться нечего.
— Если не ошибаюсь, родня о тебе уже много лет слыхом не слыхала. Хотя и родни осталось маловато. Теперь, после смерти дяди Рагнара, я, должно быть, самый старший. Но мне казалось, ты жил в Юханнесхове?
— Жил. Когда-то.
— А еще ты вроде бы живописью занимался? Картины писал, маслом.
— Было дело, писал. Но с этим покончено.
— А картины куда подевались?
— Как насчет кофе? — крикнул Аффе в сторону кухни.
Щепка прикидывал, как бы продолжить разговор. Надо же, как странно все обернулось. Чудной нынче день, то и дело натыкаешься на всяких сумасбродов. И все они так или иначе связаны с прошлым.
