Книга Между строк - Ирина Васильчикова

— О, ja, ja. Volksvagen, Stangenzirkul! — Видимо, сказалась усталость.

Парень вздрогнул и как-то испуганно кивнул. Потом мы перешли на нормальную немецкую речь. Наша компания, очевидно, подогретая спиртным, решила тоже попытать себя в немецком. Но дальше, чем Das ist Fantastisch[4], дело не пошло.

Кто-то в разгар веселья ляпнул: «Hände hoch!»[5], очевидно, вспомнив какой-то фильм о войне. Немец испугался еще больше, вжавшись в стул, и не знал, чего ожидать дальше. Спутница, оказавшаяся нашей соотечественницей, как могла, успокаивала его. Тогда таперы решили взять ситуацию в свои руки. Зазвучала песня из «Семнадцати мгновений весны», которую наша компания дружно подхватила. Немец с опаской и удивлением поглядывал в нашу сторону. Он, наверное, впервые увидел, как отдыхают русские. И уж тем более, сравнивая с остальными, не мог понять, почему мне так весело от чашки кофе.

— Keizer Vilgelm! — Кто-то предложил испуганному немцу чокнуться. Он, видимо, на всякий случай согласился и посмотрел на меня.

— Für Keizer Vilgelm![6]— уточнила я. И веселье продолжилось.

Летнее затишье радовало и одновременно настораживало. Привыкнув бегать, как раненая рысь, я чувствовала себя немного неуютно, существуя в расслабленном режиме. Словно чего-то не хватало. Домой я приходила не позже девяти, не было насыщенного графика встреч, появилось время на то, чтобы заняться какими-то давным-давно отложенными делами. В общем, странно и непривычно.

Рыжий август посылал прощальный привет, оставив напоследок немного тепла и солнца. Неделя-другая — и лето кончится. Начнется новый сезон. А значит, снова закрутит-завертит водоворот информации, встреч, презентаций. Не умею отдыхать. А может, просто разучилась. По-настоящему отдохнуть в последнее время как-то не получалось. Что за профессия? Найдут где угодно и когда угодно. Но я же сама ее выбрала! А может, она меня?..

Было неспокойно и неуютно. Как от крошек в постели, как от стрелки на колготках, которую заметила уже по дороге: видишь, но сделать ничего не можешь; как от некстати облупившегося лака или сломавшегося ногтя, как… При том что в мозгах сидела одна установка: «Успеть!» — непонятно, куда уходили силы и время. И непонятно, куда я бежала: прямо? По спирали? По кругу? Я привыкла покорять новую, недостижимую ранее высоту. Но удержаться было все труднее. Не было спокойствия и уверенности в том, что, если остановлюсь, все это не рухнет. Надо было постоянно доказывать, что ты не лыком шита, что можешь и то, и это. Прежде всего себе.

Именно в тот момент, когда никого не хотелось ни видеть, ни слышать, когда хотелось побыть одной, наедине с собой, заверещал телефон. Позвонила знакомая. Даже не знакомая — виделись на каких-то светских мероприятиях. Но, как правило, разговор не клеился уже после: «Привет! Как дела, что нового?» Просто мы были очень разные. Я добивалась всего сама, а Наташка получала. От других. Она, по большому счету, сидела на шее у родителей и не очень-то торопилась зарабатывать сама. Она не унижалась ездить на метро — всегда ловила машину. Пользовалась косметикой «Буржуа» и курила отнюдь не самые дешевые сигареты. При этом постоянно ныла, что нормального места работы не найти, везде платят копейки, а редакторы — сплошные идиоты, только занимающие место, и непонятно, в чем заключаются их обязанности. Причем идиотами у нее были все, о ком бы ни заходила речь. Практически о любом нашем общем знакомом она говорила: «Я не понимаю, как можно быть таким тупым? Как вообще так можно жить?» И ее абсолютно не смущало, что «идиоты» — совершенно нормально и адекватно общаются между собой, но ее в свою компанию брать почему-то не очень хотят, более того — сторонятся. Стоило лишь сказать: «Мне вчера Наташка звонила», как собеседник тут же искренне начинал тебя жалеть. Общаться с ней было необычайно трудно даже мне, человеку в общем-то терпимому к закидонам других. Но и моего терпения и понимания иногда не хватало.

Именно это потребительское отношение к жизни — мне все должны! — в ней раздражало. На этот раз Наташка вылила на мою голову дикое количество совершенно ненужной информации. Под конец разговора она опять стала что-то канючить о своей неразделенной любви к одному одиозному телеведущему, известному столичному плейбою. При этом не давала вставить ни слова, так что «свернуть» разговор сразу не получилось.

— Что мне делать?

— Не знаю. Я тебе еще раз повторяю: я в этих вопросах не советчик. И потом, учись уже свои проблемы решать сама. Пригодится.

— Вредная ты.

— Извини, я не могу больше говорить. Пока.

Этот бессмысленный, утомительный разговор окончательно выбил из колеи. Я позвонила сестре. Все-таки давно не общались.

Со старшей сестрой мы виделись не часто и в основном по работе.

Лена, окончив телевизионное отделение журфака, какое-то время работала на телевидении, а потом, в начале девяностых, подалась в свободные художники. Тогда на это немногие решались. Люди, рожденные и воспитанные при советской власти, в большинстве своем ценили стабильность. Я не осуждала Лену, как многие: ушла с насиженного места, а как же ребенок? Но она ушла вслед за мужем, и это многое объясняет. Она ему верила, в их семье он был вожак.

Я знала не много об их отношениях. Знала, что познакомились они при забавных обстоятельствах: Лена, учась на журфаке, подрабатывала в библиотеке. Ее начальница, «синий чулок» с невыносимым характером, умотала всех. Но поставить шефиню на место никто не мог. Однажды она в очередной раз «достала» сестру, та «съела» обиду и, дождавшись, когда ненавистная начальница вышла, бросила ей в ящик стола дохлую мышь.

Юноша, сидевший у окна, видел эту сцену. Он уже не в первый раз приходил в библиотеку и давно положил глаз на симпатичную девушку. А уж после только что увиденного понял, что она — его суженая. Они познакомились и стали встречаться. Павел учился на режиссера-документалиста во ВГИКе. Их семья была также удачным творческим тандемом. Через какое-то время у них появилась дочь Сашка. Родители долго мудрили с именем, даже хотели назвать в соответствии со святцами, но в тот день именинницей была лишь Сосипатра. Решили не портить девочке жизнь и остановились на Александре, почитаемой на следующий день.

Все складывалось удачно, за ребят можно было только радоваться, но случилось непредвиденное. В конце девяностых Павел уехал в командировку в Испанию. Там его сбил шальной мотоциклист. Лена осталась одна с десятилетней дочкой на руках. От депрессии и более страшных неприятностей ее спасла работа — друзья очень вовремя подкинули халтуру. Да и живой, беспокойный характер сыграл свою роль. Она всегда напоминала мне маленькую лошадку: по-мальчишески стриженный затылок, чуть «вытянутый» профиль… О том, что ей не сидится на месте, говорить не приходится.