Глава 4
Белинде совсем не удалось как следует выспаться. Она спускается вниз по лестнице, размышляя о необходимости исправить свою страничку в Интернете, посвященную правилам проживания в доме. Но потом решает, что сейчас на это не способна. Работа над этими правилами требует сосредоточенности и мстительного настроя, а в данный момент у нее с этим плоховато.
Вместо этого она расхаживает по кухне и наполняет банки из-под варенья водой – для ежевоскресных утренних занятий акварелью. Она не может точно определить, что именно так вывело ее из строя три стакана граппы, выпитые для подкрепления сил по возвращении из «Casa Padronale», или сама встреча с Лорен. В любом случае она всю ночь кашляла и ворочалась и в конце концов, проснувшись, обнаружила, что простыни обвязались вокруг ее ног каким-то сложным морским узлом.
* * *
Чаще всего она мысленно воспроизводит улыбку Лорен. Аккуратная, плотная, слегка приподнимающая уголки рта улыбка одними губами. Белинда и сама часто использует подобное оружие, поэтому слишком хорошо понимает его настоящее, ужасное значение. Приятная и покровительственная улыбка. Она подразумевает, что человек, с которым ты общаешься, туп и невероятно глуп. В ней скрывается высокомерная насмешка. Смысл ее в том, что собеседник утомляет, но отсутствие в нем изысканности и ума следует терпеть ради согласия в обществе, населяющем долину. Белинда знает эту улыбку: она использует ее, находясь с Дереком и Барбарой, иногда – со знаменитым писателем Хоуардом Оксфордом. Но возможно, ей только показалось? Возможно, эта женщина всегда так улыбается. Может, у американцев так принято. Или, может быть, улыбка адресовалась Мэри – тогда ее вполне можно понять.
– Мам, что ты там бормочешь? – спрашивает Мэри, убирая с террасы подносы, оставшиеся от завтрака.
– Что? – спрашивает Белинда, и лицо ее морщится от удивления.
– Ты бормочешь что-то, мам, это выглядело немного странно.
– Я бормотала?
– Да, – говорит Мэри, ставя на стол тяжелый поднос с приправами и соусами.
Яркая и свежая, Мэри, кажется, вовсе не обеспокоена встречей с Лорен. Прошлой ночью, пока мать поглощала граппу, она даже осмелилась утверждать, будто приезд Лорен в долину – благоприятное событие и что его надо отпраздновать: всегда приятно, когда поблизости есть еще женщины. Стоит ли говорить, что Белинда не разделила точку зрения дочери и снова напомнила ей, кто она вообще такая.
– Не знаю, зачем ты тратишь на это силы, – заявляет Мэри, убирая со стола банку с вареньем.
– На что ? – спрашивает Белинда, стоя руки в боки.
– Да на то, чтоб отпаривать этикетки с банок и клеить взамен рукописные. – Она подносит к свету остатки малинового варенья «Бон Маман». – Тебе никого не удается обдурить.
– Я не стараюсь обдурить людей, – возражает Белинда. – Просто это то, чего они ждут.
– Они ждут домашнего варенья.
– Оно домашнее, – парирует Белинда, – только не у меня дома было приготовлено.
– Ты обманываешь их.
– Нет. Я не могу исправить мысли людей, – говорит Белинда с натянутой улыбкой. – Кстати, разве тебе не пора пойти застелить постели? Мне нужно успеть немного порисовать до ленча.
Белинда берет с кухонного стола свой красный ящичек с красками, банку воды и блокнот рисовальной бумаги и направляется в самый дальний конец сада, откуда открывается видна «Casa Padronale».
По правде говоря, из всех пейзажей, которые Белинда могла изобразить этим воскресным утром, она выбрала, вероятно, самый малопривлекательный: слишком много идущих уступами полей, слишком мало кипарисов и довольно много белого шоссе. Но с другой стороны, это вряд ли так важно: тем, кто вздумает полюбоваться Белиндиными картинами, частенько трудно бывает определить, какой именно ракурс она запечатлела. Детали – не ее сильная сторона. Подписавшись на «Месячник акварелиста» – видимо, для того, чтобы получить бесплатно краски и халат художника, – она отменила заказ, когда с нее начали взимать плату за доставку по Европе и за упаковку. По времени это примерно совпало с тем периодом, когда журнал перешел от фона к переднему плану и пейзажным деталям. Уверенно сотворив полосы голубого неба и зеленых холмов, Белинда обычно творчески выдыхается, когда дело доходит до того, чтобы нанести окончательные штрихи. К счастью, утомление от переднего плана обычно одолевает ее ближе к часу дня – как раз накануне воскресного ленча у Джо-ванны.
Усевшись на траву на склоне холма, Белинда кладет альбом на колени и начинает рисовать. Ее кисточка зависла в воздухе, лоб напряжен, мысли сосредоточены на происходящем внизу.
Синий джип ездил все утро туда-сюда, пролетая мимо «Casa Mia», как какая-нибудь девочка-подросток, которую отпустили ночью погулять с друзьями. Белинда уже успела возненавидеть его элегантный силуэт и то, как он скользит вверх-вниз по холму со всей полноприводной уверенностью в себе.
Тем временем внизу, в долине, отчетливо видна чистая белая рубашка Лорен, которая стрелой носится по рубежам своих владений, переговариваясь с появившимися накануне вечером рабочими. Кажется, их там сотни; они копошатся, как личинки мух на разлагающемся теле.
Они расчищают чрезмерно разросшийся сад, спиливают старые деревья и складывают все валяющиеся на дороге камни в кузов желтого грузовичка. Их веселая, добродушная болтовня разносится вверх по склонам долины. Белинда готова поклясться, что слышит носовой выговор Лорен и ее странный ломкий смех; вместе с ней смеется также мужчина в бейсбольной кепке. Все это происходит слишком быстро, и потому не может ей нравиться.
Она энергично болтает кисточкой в банке, стуча по ее краям, как председатель, объявляющий очередного оратора, и окунает эту толстую, мокрую кисточку в ящик с красками. Белинда так сосредоточена на происходящем внизу, что невнимательно смотрит на палитру. Смелыми, широкими мазками водит кистью по небу, и комки черного вмешиваются в бледно-голубое, омрачая весь вид.