Глава 5
Умная, живая и сообразительная Хуэйфэй[30]была родом из семьи богатых торговцев в Пиньчжоу. Милая и послушная, как ягненок, в моих объятиях, да еще и писаная красавица, она на голову превосходила всех остальных моих наложниц и держалась среди них особняком, как гордый павлин несравненной красоты. Я настолько привязался к ее чарующей, невинной улыбке и к особенному, похожему на аромат орхидей, запаху ее тела, что не отпускал ее от себя ни на шаг, и меня очень расстраивали многочисленные скандалы во дворце, вызванные ее привилегированным положением.
Помню, в первый раз я встретил Хуэйфэй ранним весенним утром у Юйхэ — Царской речки. Тогда она была еще совсем юной и попала во дворец недавно. Я проезжал верхом через мостик, и цокот копыт спугнул стайку птиц на берегу и напугал быстро бежавшую вдоль речки девушку. Сквозь тонкую дымку водяного тумана было хорошо видно, как она, раскинув руки, машет ими, словно птица в полете. Когда пичуги взлетали, девушка взмахивала широкими рукавами, подражая им. Стоило им сесть, она резко останавливалась и, поднеся пальцы ко рту, начинала щебетать по-птичьи. Моего коня она заметила, лишь когда стая, вспорхнув, исчезла за кронами ив. В панике она метнулась за одно из деревьев и изо всех сил обхватила ствол руками. Лицо-то она скрыла, а дрожащие розовые ручки с изумрудными браслетами на запястьях оставались до смешного на виду.
Я тронул коня хлыстом и, подскакав к дереву, дотронулся до обнимающих ствол маленьких ручек хлыстом. «А ну-ка покажись». Девушка тут же испуганно вскрикнула. Но по-прежнему прятала лицо и выходить отказывалась. Я еще раз дотронулся до нее, и из-за дерева снова послышался крик. «Давай, выходи, не то придется пустить в дело хлыст», — невольно рассмеялся я.
Из-за дерева показалось бесподобно прелестное девичье лицо, на котором отражались панический страх и трепет. Ясные глаза и белоснежные зубы блистали такой пленительной красотой, что дух захватывало. Я смотрел на нее, как завороженный.
— Простите меня, ваше величество. Ваша рабыня не знала, что это вы, государь. — Девушка упала на колени, но в то же время исподволь с любопытством поглядывала на меня.
— Значит, ты знаешь, кто я? Почему я никогда не видел тебя раньше? Ты прислуживаешь в покоях госпожи Хуанфу?
— Ваша рабыня во дворце недавно, мое имя еще не занесли в дворцовый реестр. — Она еле заметно улыбнулась, чуть подняв при этом опущенную голову, и посмотрела мне прямо в глаза смелым и лукавым взглядом. — По вашему поведению и внешности, государь, по вашей царственной осанке я почти тут же догадалась, что это вы, хотя никогда не имела счастья видеть вас раньше. Вы — величайший из великих, повелитель славного царства Се.
— Как тебя зовут?
— У вашей рабыни еще нет имени. Надеюсь, вы, государь, пожалуете мне его.
Соскочив со своего скакуна, я поднял ее с колен. Таких чистых душой, таких очаровательных девушек я никогда не встречал во дворце. И никто никогда не осмеливался так говорить со мной. Я взял ее за руку. В хрупкой и гладкой ладони был зажат лепесток яблони-китайки. «А давай покатаемся вместе». Я усадил ее на коня, и она сначала в смятении воскликнула: «Я не умею ездить верхом!» Но потом серебряным колокольчиком раскатился ее радостный смех: «А ездить верхом интересно?»
Мне не описать ту радость и волнение, что я испытал при первой встрече с Хуэйфэй. Помню лишь, что после катания с ней в то утро прежней неприязни к девушкам я уже не испытывал. Исходивший от ее одежды и иссиня-черных волос свежий и завораживающий аромат напоминал тонкий запах распускающихся темных орхидей. Мой скакун неспешно рысил вдоль Царской речки на задворки дворца Се. Вставшие спозаранку садовники отрывались от стрижки деревьев и кустов и глазели издалека на царского скакуна и двоих его седоков. И для этих изумленных донельзя садовников, и для меня, и для польщенной монаршим вниманием Хуэйфэй то утро стало действительно незабываемым.
— Ты сейчас училась летать, как птица? — спросил я Хуэйфэй, когда мы ехали верхом.
— Да. Я люблю птиц с детства. А вы, государь, любите?
— Даже больше, чем ты, — сказал я, задрав голову. Над Байгунмэнь — Воротами Солнечных Часов — медленно вставало солнце, и по небу разливался широкий поток золотистого света. Птиц, которые по утрам обычно сидели на покрытых глазурью плитках карнизов, на месте не оказалось. «Птицы куда-то улетели, — с сомнением проговорил я. — Ты появилась и распугала всех птиц во дворце».
Моя бабка, госпожа Хуанфу, и моя матушка, госпожа Мэн, не ладили никогда. Но в своем отношении к Хуэйфэй обе оказались единодушны. Они невзлюбили ее разом и то, что я души в ней не чаю, считали недопустимым. Недовольство госпожи Хуанфу вызывали якобы простонародные манеры поведения Хуэйфэй, и она пеняла чиновнику, подбиравшему наложниц, за то, что он привел такую девицу во дворец. Ну, а госпожа Мэн, которая ко всем красивым девушкам относилась с инстинктивной ревностью, считала Хуэйфэй лисой-обольстительницей в человеческом образе,[31]и была уверена, что та своими развратными деяниями непременно накличет беду на дворец и даже повлияет на будущее страны.
Я хотел, чтобы Хуэй Сянь, эта девушка из Пиньчжоу, стала первой государевой наложницей — «гуйфэй», а две эти женщины, действуя сообща, чинили мне всяческие препятствия. Это не давало мне покоя всю весну. Что я только не предпринимал, чтобы доказать, что моя любовь к этой девушке послана небом. Она единственная во дворце, кроме меня, страстно любила птиц, а ее непосредственность и наивность прекрасно подходили моей одинокой натуре. Но эти две узколобые, злобные женщины воспринимали мои слова, идущие от самого сердца, как полный бред. Они совершенно безосновательно считали, что на это меня подстрекает Хуэй Сянь, и поэтому еще больше вымещали на ней свою злобу.
Сначала госпожа Хуанфу вызвала Хуэй Сянь в Зал Парчовых Узоров и, учинив ей длительный допрос с глумлением и унижениями, без обиняков заявила девушке, что впредь ей больше не позволяется соблазнять государя. Вслед за этим моя матушка, госпожа Мэн, привела Хуэй Сянь в мрачный холод дальнего дворца, чтобы та своими глазами полюбовалась на бывших дворцовых наложниц, изуродованных в результате различных наказаний. «Ты этой дорожкой хочешь пойти?» — усмехаясь, спросила она потом у Хуэй Сянь. Та со слезами на глазах покачала головой: «Ваша рабыня ни в чем не виновата». — «Что значит „виновата"? — холодно ухмыльнулась моя матушка. — Проступки совершают люди, но кто виноват, а кто нет, решают другие люди. Послушай, что я тебе скажу: соблазнить правителя ничего не стоит, но и отрезать тебе нос, выдавить глаза и бросить в Холодный дворец — тоже дело нехитрое».
