— Да.
— Мы ведь вернемся в деревню вместе?
— Конечно.
— И ты поможешь мне забрать Луизу.
— Как только выйдем отсюда.
— Нет, не так, не сразу. Я хочу, чтобы все было по-человечески — и с Луизой, и с тобой тоже.
— Что же ты хочешь?
— Мы… Ты помнишь, как мы играли в точки-тире?
И я услышал, как она шепчет — еле слышно, стараясь не разбудить охранников, символы азбуки Морзе, к которым мы прибегали в детстве, чтобы нас никто не понял:
ТИРЕ-ТОЧКА-ТОЧКА-ТОЧКА (Б)
ТОЧКА-ТИРЕ-ТОЧКА (Р)
ТОЧКА-ТИРЕ (А)
ТИРЕ-ТОЧКА-ТИРЕ-ТОЧКА (К)
Ну вот мы и подошли к главной теме, к ее красавчику-солдату. Видит бог, я не хотел заводить этот разговор, но нельзя же было избегать его до бесконечности. Ладно… Теперь я хотя бы мог оценить деликатность, с которой она сообщила мне о своем браке.
— Почему же он не помог тебе забрать дочь?
— Кто „он“?
— Твой муж.
— Какой еще муж?
— Разве ты не замужем?
— Да говорю же тебе, что нет.
У меня даже дыхание перехватило. Я был настолько убежден в обратном… А как же обручальное кольцо?
— Но ведь это мамино! Я тебе рассказывала, что папа бросил его мне в лицо, когда мы получили бандероль. Твою бандероль. С тех пор я его и ношу.
Я чувствовал себя полным дураком, но каким счастливым дураком!
— Значит… Значит, у тебя никого нет?
Я хорошо помню, какое долгое молчание последовало за моим вопросом; мне показалось, что она снова хочет ответить мне нашим детским шифром, но нет.
— Я любила одного человека, но теперь с этим кончено.
И тут я услышал ее рыдания. Что было делать? Я молчал, не в силах оправиться от изумления. Итак, с красавцем-солдатом все кончено.
— Не плачь, Анни.
— Ты согласен, Луи, что в жизни человека есть прошлое, которое имеет значение, и другое, которое не считается?
— Конечно, согласен.
Она явно ждала не такого ответа. И продолжала плакать. Я думал, это из-за красавца-солдата, а она плакала из-за моего молчания.
Потом она пробормотала сквозь слезы:
— Ты, значит, не хочешь?
И только тут до меня наконец дошло то, что я отказывался понимать именно потому, что слишком сильно этого желал. И я прошептал — так робко, словно отвечал на вопрос священника:
ТИРЕ-ТОЧКА-ТИРЕ
ТОЧКА-ТИРЕ
Нужно ли переводить это короткое слово — ДА?»
* * *
Это случилось, когда мне исполнилось двенадцать лет. Она была на два года младше — на два года без нескольких дней… В тот год центром вселенной были мы с Анни. Вокруг происходило много разных событий, но мне все было глубоко безразлично. В Германии Гитлер стал рейхсканцлером, а нацистская партия — единственной политической партией. Брехт и Эйнштейн эмигрировали из страны, где уже строился Дахау. Ох уж эта наивная детская убежденность, что от Истории можно спрятаться!
Речь шла о 1933 годе, я это проверила.
Если Луи было тогда 12 лет, значит, сейчас ему около пятидесяти четырех.
Видимо, его в самом деле звали Луи, а ее — Анни; этот человек не лгал, он всего лишь скрывал часть правды — ту часть, которая могла причинить боль.
Итак, нужно искать некоего Луи пятидесяти четырех лет; это уже кое-что, хотя с такой малостью далеко не уйдешь.
Единственным разумным вариантом я считала поиски деревни Н. Интуиция подсказывала мне, что и эта буква не взята с потолка, но бессмысленно ломать голову, если не знаешь больше ничего.
Там кто-нибудь наверняка назвал бы мне имя местного врача или хозяйки галантерейной лавки тех лет, а если и не назвал бы, то всегда можно обратиться в мэрию. Я просмотрю книгу актов гражданского состояния, найду нужное имя и запросто доберусь до этого Луи. И уж тогда вытрясу из него все, что он знает, — пусть расскажет мне свою историю, глядя в глаза; посмотрим, так ли она правдоподобна.
Прошло около двух недель, и я снова убедилась, что не все в этом доме идет гладко. На этот раз я увидела во дворе машину хозяина. Обычно он уезжал в редакцию до моего прихода.
Похоже, от деревни Н. до Парижа можно было добраться машиной меньше чем за два часа. Иначе месье М. (неужели — мой отец?) не мотался бы ежедневно из дома на работу и обратно. Далековато, конечно, но вполне реально.
…Жак остался в «Лескалье». Чтобы содержать в порядке дом, пока мы не вернемся, — так она мне объяснила. Из-за хромоты его не призвали в армию. Раз в неделю он приезжал в город (или, по его выражению, «на север»), чтобы сообщить мне новости о родителях, но я никогда его не видела, только слышала его голос внизу.
Принимая во внимание этот оборот — «на север», — можно было исключить район к северу от Парижа и сосредоточить поиски на юге, востоке и западе от города.
Если я там ничего не найду, тогда придется искать на севере.
И еще вполне возможно, что Жак, усердный трудяга Жак, по-прежнему живет на вилле, надеясь на возвращение хозяев. Вот кто поможет мне найти Луи. И даст другие недостающие сведения.
Я купила в магазине дорожную карту и очертила на ней полукруг к югу от Парижа, на расстоянии примерно двух часов езды. Увы, сектор поисков оказался довольно-таки широким.
Вечер за вечером я ломала глаза, изучая карту при слабеньком свете прикроватной лампочки; деревень с названиями на «Н» было пруд пруди, понадобится много месяцев, чтобы все их объездить. Я уныло взглянула на свою лампу. Перед той первой ночью, которую Никола провел у меня, я ввинтила в цоколь более слабую, более «романтичную» лампочку. Лучше бы я оставила прежнюю — мощную, матовую, безжалостно выявлявшую все недостатки; может, тогда мы не занялись бы любовью, а мне теперь легче было бы читать эту распроклятую карту с мелкими буковками, скачущими перед глазами. Я посмотрела на свой живот, и мне стало стыдно, как всегда, когда меня одолевали дурные мысли: прости, маленький, я счастлива, что ты существуешь!
Внезапно громко заверещал дверной звонок.
Никола? А кстати, его имя тоже начинается с буквы Н.
— Камилла, открывай, мы пришли! У нас полно всяких вкусностей… И выпивки!
Это явились мои подруги: очень похоже на них — свалиться как снег на голову. Я еще не сообщила им главную новость — боялась, что не хватит сил отстаивать свое решение. Но теперь, когда оно было окончательно принято и когда Никола сказал все, что о нем думал, я могла рассказать и им тоже. Очень хорошо, что они пришли. Вот как раз и поговорим; они, конечно, будут ругать меня за то, что я пустилась в эту авантюру одна, но не пощадят и Никола, а мне будет приятно слушать, как они его поносят.
