«Два с половиной года назад Жану Гальмо нанес визит один журналист, которого звали типично по-парижски: мы назовем его… Жакоб.
Вот интервью взято, наш добрый журналюга готовится пойти отдыхать, и тут Жан Гальмо, проследив за ним взглядом, вдруг говорит:
— А видите вот этот золотой самородок… Я привез его из Гвианы.
— Он превосходен.
— Ах, вам нравится? Ладно! Берите его. Но проявите ко мне любезность, а?
Жакоб ушел с самородком, а потом, когда на Гальмо посыпались несчастья, а он писал свою статью, о всякой любезности совсем позабыл…
Несколько дней назад, после того как бывшего депутата от Гвианы освободили из-под стражи, Жакоб опять послал ему свою визитную карточку.
Ему ее возвратили, с надписью, сделанной рукою Гальмо:
«Мильон сожалений, милейший… Для вас у меня больше нет самородков».
Он опять в том несуразном и хитрованском Париже, который хотел покорить и который так жестоко отомстил ему. Несколько дней отдыха в глуши Перигора, в семье, и вот уже снова надо лезть в пекло. Его теперь почти нигде не встретишь. Он работает, оказывая синдику по вопросам ликвидации дел неплатежеспособного коммерсанта гораздо более весомую помощь, чем когда его держали в тюрьме Санте. Он борется изо всех сил, но не может предотвратить собственное разорение.
Долгих месяцев, когда его держали подальше от дел его собственной фирмы, хватило, чтобы трещина угрожающе расширилась…
Мсье Барт в своем выступлении 14 ноября 1922 года в палате депутатов, где он с большим жаром говорил о финансовых скандалах, замятых правительством Народного единства, в двух-трех словах коснется и дела Гальмо, попав прямо в десятку: «Есть еще и дело Гальмо… Как вы помните, экспертизу провели всего за несколько часов, а чтобы после решения палаты арестовать мсье Гальмо, не понадобилось и суток. Я опасаюсь, как бы дело было не в том, что именно в это время надо было спасать некоторые банки и скрывать нарушения куда более тяжкие. Это, во всяком случае, достоверно установлено: ведь следствие велось. А что же мсье Гальмо? Он выпущен из тюрьмы. И больше ни слова. И ничего не предпринято. Разрешения на суд не дают. Дело это коммерческое. Доказательства разыскали в течение суток. И вот уже полтора года, как от истцов не слыхать никаких протестов. А жирные воротилы за кулисами потирают руки. Нельзя закрывать следствие!»
А ведь и правда — что ж такое делается с истцами?
Снова процитируем «Журналь оффисьель»: во время второго заседания Сената 26 декабря 1921 года (за три недели до временного освобождения из-под стражи Жана Гальмо) мсье Годен де Виллен интересуется, почему это столько скандалов было замято: «Вот уже некоторое и довольно долгое время мы наблюдаем, как перед нами один за другим, и всегда с политической подоплекой, мешающей правосудию, проходят: скандал с мистелем, скандал с ромом, с Обществом сухого холода, дела Вильгрена, Тевено, Льевра, Сальмсона, Шириса, Лафли и многих других; скандал с крупными магазинами, зерновой скандал, скандал с обменными курсами, и так далее… Почему, несмотря на многочисленные и мотивированные иски, остаются на свободе руководители Промышленного китайского банка и Сообщества провинциальных банков, ответственность которых исчисляется сотнями миллионов? Хуже того! Ответственные за все это продолжают занимать свои посты, обсуждать законы и принимать участие в управлении денежными делами страны!»
До общественного мнения, некоторое время чувствовавшего себя удовлетворенным арестом Жана Гальмо, которого оно считало акулой большого бизнеса и о котором распускались самые гнусные слухи (в осведомленных кругах поговаривали даже о «тайном досье», напоминавшем зловещее «тайное досье дела Дрейфуса»!) в конце концов дошло, что над ним просто издеваются…
Будет три волны исков против Сообщества провинциальных банков, первый из них в марте 1921 года, вскоре после ареста Жана Гальмо. Симптоматичная деталь: большинство этих исков исходят от акционеров этого банка, 350 акционеров, объединившихся в инициативный комитет и Комитет зашиты и делегировавших отстаивание своих интересов мсье Пьеру Лавалю; арест же Жана Гальмо, напротив, не имел более яростных противников, нежели союз кредиторов, которые приняли единодушное решение о сохранении доверия к нему…
Может быть, кто-нибудь помнит ту кампанию, которая была развернута, чтобы правительство пришло на помощь Центральному сообществу провинциальных банков и Китайскому промышленному банку? Был сделан запрос на сотни миллионов под предлогом того, что «интересы нации требуют не дать обрушиться организациям, обеспечивающим существование тысяч французских семей и вносящим свой вклад в дело процветания отечества, чьи фактории за границей служат интересам французской пропаганды». Случайно ли, нет ли, но все эти соображения вполне можно отнести и к Торговому дому Жана Гальмо, причем с куда большим правом, нежели к этим двум банкам; да только Жан Гальмо был всего лишь плантатором, производителем, простым колонистом, как он сам любил гордо отрекомендовываться, тогда как банки ажио — совсем иное дело…
Ну, приехали! Это уж предел, о котором невозможно говорить без издевки, так он характерен для полного хаоса (если не сказать хуже), царившего во всем этом деле: когда Жан Гальмо был удален (в тюрьму) от своих бухгалтерских книг, от ведения счетов и от всех своих досье и при этом судебный следователь задавал ему кучу вопросов, стремясь уточнить детали, Сообщество провинциальных банков назначило контролером по ликвидации имущества неплатежеспособного коммерсанта и, на этом основании, проверщиком всей бухгалтерии, досье и счетоводных книг Дома Жана Гальмо!
Трещина со дня на день все шире. Я уже говорил, что в марте 1922 года Коммерческий суд Сены постановил заключить мировое соглашение о прибылях Жана Гальмо. Все предыдущие месяцы можно было видеть, как цена на эссенцию розового дерева падала с 265 франков за кило до 60 франков, на дерево ценных пород, себестоимость которого составляла 1100 франков за тонну, нашелся покупатель только по цене 300 франков и т. д. Таким образом, Жан Гальмо обладал запасами товаров, стоившими по курсу тех дней около 16 миллионов, при этом их закупочная цена была выше как минимум втрое. А заключить мировое соглашение Жану Гальмо было разрешено после постановления, что его дом и фактории, по-прежнему остающиеся под его руководством, ему нужно будет обратить в деньги в течение будущего отчетного года, не получив никакого дохода, от 9 миллионов франков минимум, что позволит ему рассчитаться со всеми кредиторами в пятилетний срок.
Сообщество провинциальных банков не обращает на это постановление никакого внимания и подает иск: оно и станет первой жертвой заключения под стражу Жана Гальмо, но что в этом за беда?.. Тем хуже для акционеров… а шкуру-то с человека содрать ох как хочется…
Однако доверие тех, кто уже поработал с Жаном Гальмо, было таково, что все пришло к парадоксальной ситуации, описанной в письме одного из самых крупных поставщиков рома из Гваделупы:
