Словом, Розаура вынуждена была в конце концов воззвать к своему отцу и пригрозить, что убежит из дома, или бросится в канал, или уйдет в монастырь, если ее сухой неулыбчивый муженек не будет давать ей денег или не найдет какого-нибудь высохшего двоюродного брата, с которым она могла бы выезжать.
В недобрый час этот скучный чичисбей повел Розауру в «Ридотто», где по воле случая она оказалась за столом, за которым играли в «фаро», рядом с синьором Джакомо Казановой, мгновенно оценившим ее красоту. Он увидел, что она ничего не смыслит в игре, и, пользуясь духом camaraderie[33], царящим за игорным столом, сначала посочувствовал ей, когда она начала терять свои несколько жалких дукатов, потом отважился дать ей совет, а кончилось дело тем, что он стал ее партнером в игре.
Чичисбей же, которому, пожалуй, следовало бы что-то тут предпринять, отправился за мороженым и чашечкой кофе.
Тем временем влюбчивый Казанова — а лишь немногие станут отрицать, что влюбчивость составляла существенную часть натуры этого обольстительного искателя приключений, — оценивал достоинства Розауры сообразно методе и пониманию знатока. Какие пышные шелковистые волосы, а какие темные синие глаза, а какие невинные многообещающие губы и — о, небо! — какая белоснежная шея, позволяющая догадываться о том, какие бархатистые сокрыты под платьем груди! Казанова играл небрежно, безразлично, все еще терзаясь утратой Анриетты. Но вот судьба послала понятное ему утешение, ибо для Казановы (да разве он в этом одинок?) утешением в несостоявшейся любви всегда была новая любовная авантюра.
Теперь он начал играть с той сверхъестественной сноровкой и везением, которые всегда приводили к тому, что он срывал банк в «Ридотто», а со временем сделали его одним из самых известных профессиональных игроков Европы. Он выигрывал и выигрывал и всякий раз делился выигрышем со своей молодой партнершей, которая была потрясена его удачей и, словно новоиспеченная Даная, с трудом верила, что золото, которое текло к ней в руки, было настоящим[34]. И все это время они громко переговаривались по поводу игры, чтобы отвлечь внимание слушателей, и шептались о том, что начало интересовать обоих куда больше, чем золото.
— Ставим десять дукатов на эту колонку. Я — Джакомо Казанова, а вас как зовут?
— Розаура Лаурано… Я много слышала о вас. Браво! Вы снова выиграли.
— Будем ставить по десять дукатов. Не верьте тому, что вы обо мне слышали: я вовсе не такой плохой, как говорят.
— Вы снова выиграли! А я ничего плохого о вас не слышала — только то, что вы мужчина обаятельный и опасный. Может быть, выйдем из игры?
— Выйдем? Да мы же только начали. Видите! Ставки удваивают. Почему я ни разу не видел вас раньше?
— Не играйте чересчур безрассудно — жаль будет проиграть. Я всего только год замужем. А вы женаты?
— Упаси боже! То есть, я хочу сказать, коль скоро мне не выпало счастья жениться на вас, я теперь уже никогда не женюсь. Ага, мы снова выиграли?
— Как чудесно! Я хочу сказать, вы насмехаетесь надо мной.
— Я стараюсь, чтобы нам обоим было хорошо. Иду на риск и удваиваю ставки. А мы нигде не можем встретиться наедине?
— Надеюсь, вы будете продолжать выигрывать. Вы же знаете, что дама не может выходить одна.
— Я снова повышаю ставки. Если я обещаю вести себя так, как вы пожелаете, вы не согласились бы прийти в мой казино?
— Вы ставите пятьдесят дукатов зараз?! Однако вы любите рисковать, не так ли? Я женщина уважаемая.
— Я знаю. Потому я вас и спрашиваю. А вы не можете сделать вид, будто идете к родственнице?
— Ваши пятьдесят дукатов выиграли! А вы обещаете уважать мою честь? Я никогда еще не была наедине с чужим мужчиной.
— О, я обещаю вам все, о чем вы ни попросите. Да и чужим мужчиной я буду для вас недолго. Ну-с, в последний раз бросаю кость и снова повышаю ставку. Есть у вас служанка, которой вы можете довериться?
— Да, но могу ли я довериться вам?
— Мы снова выиграли. Сделайте вид, что считаете деньги, и слушайте внимательно. Это ваш муж стоит там у двери и смотрит на вас?
— Кто? Ах, этот!
— Поздравляю вас — с тем, что вы выиграли столько денег, конечно. Завтра в восемь мой гондольер проедет мимо вашего дворца. На нем будет голубой костюм с белым поясом и двумя красными розами. Пусть ваша служанка стоит в голубом шарфе у нижнего окна. Ей бросят письмо.
— Триста дукатов! Вы — скверный человек, вы пытаетесь соблазнить меня.
— Ваш чичисбей что-то заподозрил. Лучше вам сейчас уйти. Благодарю вас, синьора, за то, что вы принесли мне счастье. Я уже по уши влюблен в вас.
— Лгун. Благодарю вас за то, что вы так помогли мне в игре. И прощайте — в случае, если мы больше не встретимся.
— Когда я влюблен в женщину, я всегда еще раз встречаюсь с ней. Ваше сиятельство, покорный ваш слуга!
Казанова проводил взглядом молодое тело женщины, пока она легко шла через заполненную людьми залу к двери, где чичисбей подскочил к ней со злостью бесправного мужа и не имеющего надежды влюбленного. Розаура, не обращая на него внимания, приостановилась, чтобы надеть маску, и, надевая ее, помахала Казанове своей маленькой белой ручкой. Он церемонно поклонился, словно это была обычная знакомая, а когда она исчезла, перешел к другому столу и сделал вид, что наблюдает за игрой.
У него слегка кружилась голова от острого желания, которое возбудила в нем Розаура. Более того, если он хотел удовлетворить это желание не вздохами и сожалением, а чем-то большим, ему необходимо было заняться делом: ведь он пригласил Розауру в казино, которого у него не было, и обещал послать к ней верного гондольера, каким не располагал. Да и для успеха интрижки требовалось немало всякого другого, ибо нет увлечения более дорогостоящего, чем любовь. А кроме того, не все покупается и продается, как, например, безоговорочная верность слуг, которой патриции пользуются от рождения, но которую никому не дано купить.
Казанова взглянул на свои часы: было половина первого. Ночь в Венеции еще только начиналась.
Краса всех празднеств и земли веселье —
Кипучий итальянский маскарад.
Казанова вернулся в замок Брагадина, где немногим больше часа тому назад оставил Марко и трех стариков сенаторов за степенной игрой в триктрак на четверть дуката. Из своей спальни он послал к Марко слугу со следующей запиской:
«Поднимись ко мне, как только сможешь, ничего никому не говоря. Дж.».
