Народ Шамура любил своего государя. Но царствование его длилось уже более полувека. А правительство, которое по примеру своего властелина нежилось в безмятежном довольстве, все откладывало необходимые реформы. Государственный совет собирался лишь раз в месяц, и охранявшие его стражники слышали из-за запертой двери, как министры обмениваются одними и теми же фразами, делая между ними долгие паузы:
— Не худо бы что-то предпринять.
— Да, но спешить не следует.
— Пока еще рано.
— Повременим.
— Самое важное — выждать.
И они расходились, поздравив друг друга, но так ничего и не решив. Одним из главных послеобеденных занятий царя — а царь обедал долго, неторопливо и сытно — был отдых, во время которого Навунасар спал глубоким сном почти до самого вечера. Причем спал он на свежем воздухе, на открытой террасе, затененной сплетенными ветвями аристолохий.
Но за последние месяцы Златобород утратил прежний душевный покой. И не потому, что его смутили укоры советников или ропот народа. Нет. Тревога государя вызвана была другой причиной — более возвышенной, более серьезной, одним словом, более царственной: впервые в жизни царь Навунасар, любуясь собой в зеркале, которое, завершив его туалет, подала ему брадобрейша, обнаружил в золотистом потоке своей бороды седой волос.
Этот седой волос поверг царя в глубокое раздумье. «Значит, я старею, — размышлял он. — Конечно, этого надо было ждать, но теперь это свершившийся факт, столь же неоспоримый, как этот седой волос. Что делать? Чего не делать? У меня появился седой волос, но зато наследника у меня нет. Я был дважды женат, но ни одна из цариц, по очереди деливших со мной ложе, не сумела подарить моему царству наследного принца. Необходимо принять решение. Но не будем спешить. Мне нужен наследник, — может, стоит усыновить какого-нибудь ребенка? Но такого, который будет похож на меня, — похож как две капли воды. Однако при этом будет молод, много моложе меня. Нет, пока еще рано. Повременим. Самое важное — выждать».
Сам того не ведая, царь повторял, таким образом, обычные фразы своих министров и засыпал, грезя о крошке Навунасаре IV, который будет походить на него, как маленький брат-близнец.
Но вот однажды днем царь внезапно проснулся, почувствовав довольно болезненный укол. Он инстинктивно схватился за подбородок — кольнули его именно сюда. Ничего. И крови нет. Царь ударил в гонг. Вызвал брадобрейшу. Приказал ей принести большое зеркало. Погляделся в него. Смутное предчувствие не обмануло царя: седой волос исчез. Воспользовавшись царским сном, чья-то кощунственная рука осмелилась нарушить неприкосновенность его волосяного придатка.
Неужели седой волос и вправду вырван? Может, он просто прячется в густых зарослях бороды? Царь недаром задал себе этот вопрос — наутро, когда брадобрейша, исполнив свои обязанности, подала царю зеркало, седой волос оказался на месте, являя взгляду свою неопровержимую белизну и выделяясь серебряной жилой в медной руде.
В этот день Навунасар предался обычному послеобеденному сну в полной душевной смуте, порожденной заботами о престолонаследии и таинственной историей с его бородой. Царю и в голову не приходило, что два этих вопроса на самом деле составляют один и ответ на них дан будет одновременно…
Итак, не успел Навунасар III забыться сном, как его разбудила острая боль в подбородке. Он вздрогнул, позвал на помощь, приказал принести зеркало: седой волосок исчез опять!
Наутро волосок появился снова. Но на этот раз царь не обманулся. Можно даже сказать, что он сделал большой шаг на пути к истине. Дело в том, что от царя не укрылось: волос, который накануне находился слева под подбородком, появился теперь справа и значительно выше — почти на уровне носа, а поскольку бродячих волосков не бывает, напрашивался вывод, что речь идет о другом седом волоске, который появился ночью, ибо, как известно, волосы любят седеть под покровом темноты.
В этот день, собираясь задремать на террасе, царь уже знал, что произойдет; и вправду, не успел он закрыть глаза, как тотчас снова открыл их, почувствовав укол на щеке в том месте, где в последний раз обнаружил седой волос. Царь даже не потребовал зеркала, он был уверен, что волосок снова вырван.
Но кем же, кем?
Теперь это происходило ежедневно. Царь давал себе слово, что не уснет под ветвями аристолохий. Он делал вид, будто спит, и, прикрыв глаза, поглядывал вокруг из-под полуопущенных век. Но, притворяясь спящим, трудно не уснуть на самом деле. Тюк! Боль пробуждала его от глубокого сна, но, прежде чем он успевал открыть глаза, все уже было кончено.
Но нет на свете бороды, которая была бы неистощимой. Каждую ночь один из золотистых волосков становился седым, а на другой день после полудня его вырывали. Брадобрейша не смела ничего сказать, но царь видел сам: по мере того как редеет борода, его лицо покрывается горестными морщинами. Он смотрелся в зеркало и, поглаживая остатки золотистой бороды, разглядывал очертания собственного подбородка, которые все отчетливей проступали сквозь редеющее руно. Но, как ни странно, эта метаморфоза ничуть его не огорчала. Под стиравшейся маской величавого старца обозначались пусть более резкие, более выраженные, но черты того безбородого юноши, каким он когда-то был. И в то же время вопрос о наследнике престола начинал ему казаться не таким уж срочным.
Когда на царском подбородке осталась всего какая-нибудь дюжина волосков, он всерьез задумал отставить своих седовласых министров и самому взять в руки бразды правления. И вот тут-то дело приняло новый оборот.
Может, обнаженные щеки и подбородок царя стали более чувствительны? Так или иначе, теперь он, бывало, просыпался от легкого дуновения за какую-нибудь долю секунды до того, как исчезал появившийся утром седой волос. А однажды наконец царь увидел. Что же он увидел? Прекрасную белую птицу, белоснежную, как та белоснежная борода, какой у него никогда не будет, — птица улетала прочь, унося в клюве седой волосок, вырванный из царского подбородка. Таким образом, все объяснилось: птица хотела свить гнездо того же цвета, что ее оперение, и не нашла ничего белоснежнее седых волос царской бороды.
Навунасар обрадовался своему открытию, но ему хотелось разузнать о птице больше. Времени терять было нельзя — на его подбородке остался всего один волосок, и этот белоснежный волосок был последней приманкой для прекрасной птицы. Можно себе представить, с каким волнением расположился царь в этот день на отдых под шатром аристолохий. Надо было снова притвориться спящим, но не уснуть. А обед в этот день был особенно обильным, вкусным, после него клонило в сон, воистину царственный сон. Навунасар III героически боролся с забытьём, которое накатывало на него благодатными волнами, и, чтобы не заснуть, поглядывал на белоснежный волосок на подбородке, курчавившийся в жарком свете дня. Право слово, он забылся всего на миг, на короткий миг, и очнулся от того, что его щеки мимолетно коснулось ласковое крыло, а подбородок кольнуло. Царь протянул руку, дотронулся до чего-то мягкого, трепетного, но пальцы, сжавшись, схватили пустоту, а когда царь открыл глаза, он увидел лишь черную тень белой птицы против красного солнца, тень чтицы, которая улетала прочь, с тем чтобы никогда не возвратиться, ведь она уносила в своем клюве последний волосок царской бороды!
