Месть Чингиз-хана
Хоть не ложись совсем. Опять то же: лицо в капусте и бородавокруг беззвучно поющих губ. Собственно, начиналось сновидение очень мило.Будто едет она по загородному шоссе – не в авто, а в карете. Ритмичный перестуккопыт, позвякиванье сбруи, мягко качают рессоры, отчего снизу вверх, утробно,подкатывают сладостные волны. Рядом никого, настроение – так и полетела бы, идушу наполняет предчувствие счастья, и ничего-ничего не нужно, толькопокачиваться вот так на упругом сиденье и ждать близкой радости…
Вдруг стук в левое окошко. Смотрит – там синюшное лицо сзакрытыми глазами, с пышных пегих усов свисают капустные лохмотья. Рука сперстнем поправила галстук, а тот зашевелился. Не галстук это – змея!
И справа тоже стук. Дернулась – а там певец с бородкойярко-красного цвета. Глядит на нее проникновенно, разевает рот, еще и рукуплавно отводит, но ничего не слышно.
Только стук в стекло: так-так-так, так-так-так!
Одно время сны почти прекратились. Она даже не оченьиспугалась, когда на «Бедной Лизе» увидела в третьем ряду партера знакомуюплешь и сияющий ненавистью взгляд из-под сросшихся черных бровей. Знала, чторано или поздно он объявится, была внутренне готова и осталась довольна своейвыдержкой.
Но после спектакля, когда из бутонов вдруг высунуласьзмеиная головка с точно такими же неистовыми маленькими глазками, кошмаробрушился вновь, с еще большей тяжестью. Если б не милый, трогательновлюбленный Девяткин… Бр-р-р, об этом лучше не думать!
Двое суток потом она не давала себе спать, зная, чем этозакончится. На третьи усталость возобладала – и, конечно, ужасное пробуждение.С криком, с судорожными рыданиями, икотой. С тех пор каждую ночь одно и то же:старый петербургский сон, в котором отныне еще поселилась и змея.
В дортуаре балетного училища, перед сном, маленькая Лизачасто изображала перед подругами героинь, которые умирают. От медленнодействующего яда, как Клеопатра, или от чахотки, как дама с камелиями.Закалывающаяся кинжалом Джульетта тоже годилась, потому что перед тем какзарезаться, она произносит трогательный монолог. Приятно было лежать сзакрытыми глазами и слушать, как всхлипывают девочки. Они все потом пошли потанцевальной части, некоторые даже достигли известности, но карьера балериныкоротка, а Лиза хотела служить на театре до старости, как Сара Бернар, потомувыбрала драму. Она мечтала упасть бездыханной на сцене, как Эдмунд Кин, чтобыувидела тысяча человек и чтоб думали, будто это по роли, но все равно рыдали, ичтобы последний вздох она испустила под аплодисменты и крики «Браво!».
Замуж Лиза выпорхнула рано. Играла принцессу Грёзу, СашаЛейкин – влюбленного принца Жоффруа. Первый успех, первое опьянение всеобщимобожанием. В юности так легко спутать пьесу с жизнью! Конечно, разошлись, оченьскоро. Актерам нельзя жить вместе. Саша растаял где-то в провинции, от негоосталась одна фамилия. Но героиня не может быть «Лизой Лейкиной», и она сталаЭлизой Луантэн.
Если первый брак был всего лишь неудачным, второй оказалсякатастрофой. Опять-таки виновата сама. Соблазнилась драматургией жизненногоповорота, мишурой внешней эффектности. Звучным титулом, наконец. Мало лиактрис, которые вышли замуж, только чтоб зваться «ваше сиятельство» или «вашасветлость»? А тут еще помпезней: «ваше высокостепенство». Именно так полагалосьтитуловать супругу хана. Искандер Альтаирский был блестящим офицеромлейб-конвоя, старшим сыном владетеля одного из кавказских ханств,присоединенных к империи в ермоловские времена. Сорил деньгами, красивоухаживал, был недурен собой, несмотря на раннюю плешивость, а плюс к томупо-азиатски пылок и речист. Был готов пожертвовать ради любви всем – и сдержалслово. Когда начальство не дало разрешения на брак, подал в отставку, поставилкрест на военной карьере. Испортил отношения с отцом, отказался от своих прав впользу младшего брата: актриса, да еще разведенная, не могла стать супругойнаследника. Но годовое содержание отщепенцу назначили очень приличное. Главноеже, Искандер клялся не препятствовать сцене и соглашался на брак без детей.Чего еще, казалось бы, желать? Актрисы-соперницы от зависти чуть не полопались.Лида Яворская, в замужестве княгиня Барятинская, даже из России эмигрировала –княгинь-то в Петербурге пруд пруди, а ханша всего одна.
Второе замужество рассыпалось еще быстрее, чем первое –немедленно после свадьбы и брачной ночи. Причина заключалась не в том, что отчрезмерного возбуждения супруг не сумел проявить себя надлежащим образом (этокак раз было трогательно), а в условиях, которые он выставил ей наутро. Статусханши Альтаирской обязывает, строго сказал Искандер. Я обещал не препятствоватьвашему увлечению театром и слово свое исполню, но вы должны избегать пьес, вкоторых вам придется обниматься или, того пуще, целоваться с мужчинами.
Элиза рассмеялась, думая, что он шутит. Когда выяснилось,что муж совершенно серьезен, она долго пыталась его урезонить. Объясняла, что вамплуа героини без объятий и поцелуев обходиться невозможно; более того, сейчасвходит в моду довольно откровенно показывать на сцене акт карнальноготоржества.
– Какого торжества? – переспросил восточный человек, таквыразительно скривившись, что Элизе сразу стало ясно: проку от объяснений небудет.
– Того, которое у вас не получилось! – вскричала она,имитируя великолепную Жемчужникову в роли Марфы Посадницы. – И теперь уж неполучится! Прощайте, ваше высокостепенство, медовый месяц окончен! Свадебногопутешествия тоже не будет. Я подаю на развод!
Жутко вспоминать, что произошло дальше. Отпрыск древнейшегорода, прямой потомок Чингиз-хана, опустился до рукоприкладства и казарменнойбрани, а потом кинулся к письменному столу, чтобы вынуть револьвер и застрелитьоскорбительницу на месте. Пока он возился с ключом, перепуганная Элиза,конечно, убежала и в дальнейшем соглашалась встречаться с полоумным чингизидомтолько в присутствии адвокатов.
