– Когда он влез в окно, это было так неожиданно. Ведь он так страшно рисковал своей жизнью, когда, удерживаясь на карнизе, подпиливал решетку! Я едва не закричала от неожиданности, но если бы вы знали, матушка, что это такое – очутиться внезапно, после мучительной разлуки, в объятиях человека, столь любимого!
– Не отвлекайся! – строго приказала Анжелика. – Продолжай!
– Он… он предложил мне бежать тотчас!.. Но я… я испугалась!.. Я сказала ему, что легко могу сорваться вниз, разбиться насмерть!.. И видя его отчаяние, я тотчас предложила ему свой план действий. Ведь я тоже не хотела разлучаться с ним. Но теперь я не знаю, как признаться тебе!..
– Что же ты предложила ему? Неужели убить меня?
– О! Нет, нет! Я решила убить Северину…
– Зачем? Ты чудовище! Что сделала тебе несчастная Северина? Она всегда была так добра и внимательна к тебе!..
– Я вовсе не желала ее смерти. Просто-напросто я не смогла придумать ничего лучше… Я даже не сказала Андре! Ведь он добрый человек, ему дорога любая человеческая жизнь. Он не виноват, что люди принуждали его к убийствам! Ему ведь не оставляли иного выхода!..
– Именно ему! Все прочие как-то обходятся без убийств на каждом шагу!..
– Я… я ничего не сказала ему, не открылась, не призналась. Я только попросила его раздобыть ртуть…
– Ртуть!.. – Анжелика побледнела.
– Да, ртуть! Ведь надо было отравить Северину для того, чтобы в замке, среди прислуги, в конце концов освободилось место поломойки!
– Но как ты могла отравить Северину? Как ты выбралась из комнаты?
– Я не выбиралась. То есть я бы выбралась, но Андре никак не мог открыть дверь, а если бы он сломал замок, ты бы сразу догадалась… Поэтому, когда он принес ртуть, я все-таки сказала ему, что он должен прибавлять ртуть в посуду, из которой она ела…
– И этот добрый человек, разумеется, согласился!
– Не смей говорить о чем с такой издевкой! Не смей!.. Он согласился далеко не сразу! Он долго убеждал меня, говорил, что довольно убийств, довольно смертей! Но я… я доказала ему, что иначе нельзя! И тогда он согласился!..
– Но как же он…
– Да, пробираться в кухню было очень трудно, очень рискованно. И все же он пробирался и постепенно отравлял Северину. А после ее смерти, когда его взяли в услужение, ему стало гораздо легче видеться со мной, хотя все-таки по-прежнему приходилось взбираться к окну по стене…
– А кто выдумал эту нелепую историю слабоумной Агаты? Неужели ты?
– Нет, он.
– С таким талантом выдумщика он мог бы писать книги, длинные романы, не хуже покойного господина Скаррона!
– Но он жив? Он бежал? Я сразу поняла, что за ним гонятся!
– А я не поняла, зачем он брился днем, а не ночью. Флоримон разоблачил его совершенно случайно.
– Что же теперь будет?
– С кем? С тобой? Я полагаю, что тебе лучше всего уйти в монастырь.
– Это придумала мадам де Ментенон? Гнусная ханжа!
– Считай, что это придумала я. Потому что я не решусь выдать тебя замуж за благородного человека, даже если бы за тебя сватались!
– Я не знаю другого такого благородного человека, как Андре! Я ни за что не пойду в монастырь. Я найду его. Нет, он сам найдет меня. Он ни за что не оставит меня! Мы будем вместе…
– Если бы ты знала…
– Матушка! Что я должна знать о поступках Андре? Что такого страшного вы намереваетесь мне открыть? Что вы сделаете? Состроите гримасу ужаса и снова скажете таким тоном, как будто доверяете мне страшную тайну, что Андре снова кого-то убил?! Во всяком случае, не вас, в этом убеждены мои глаза! Не вас, не Флоримона, не графа Жоффрея… Кого же?.. Его Величество, насколько мне известно, жив!
– Твоя наглость переходит все границы! Твой Андре убил испанского посла. И в этом убийстве обвинен твой брат Кантор, Кантор в тюрьме. Счастье твое, что твой Андре успел сбежать!..
Онорина вдруг подскочила к матери:
– Лжете! Вы лжете, матушка! Он ранен, он в плену! Пустите меня!
Анжелика ухватила дочь за руки. Онорина вырывалась, пытаясь вывернуться из крепких материнских рук, но Анжелика держала ее крепко.
– Не смей кричать! – проговорила Анжелика сквозь зубы. – Если ты издашь хоть звук своим поганым ртом, ты никогда больше не увидишь своего Андре!
Крепко прижимая дочь одной рукой к полу, Анжелика другой рукой схватила с пола крепкий крученый шнурок, которым прикреплялся полог на кровати. Полог рухнул. Онорина барахталась, накрытая скомканным пологом. Анжелика быстрыми движениями одновременно высвобождала дочь и связывала ей шнуром руки.
– Молчи, глупая! Ты должна молчать, глупая девчонка! Если Флоримон узнает, он примется допрашивать тебя и ничего хорошего из этого не выйдет!..
Тяжело переводя дыхание, Анжелика остановилась перед Онориной, лежащей на полу, протянула руки, помогла дочери подняться и усадила ее на всклокоченную постель.
– Сиди и молчи! Я что-нибудь придумаю! – С этими словами Анжелика вышла из комнаты и заперла дверь на ключ.
Она побежала в помещение, куда должны были отнести Андре. В самом помещении и в коридоре все еще теснились слуги и служанки, толкая друг друга. Они даже не сразу увидели госпожу, но услыхав ее властный голос, пропустили ее тотчас. Раненый лежал на полу. Лицо его было мокрым, его обливали холодной водой, чтобы вывести из беспамятства. Глаза молодого человека были открыты, он морщился и стонал. Флоримон стоял над лежащим, сложив руки на груди и глядя презрительно. Над лежащим также наклонился врач и щупал пульс. Двое помощников врача возились с ногой юноши, закрепляя кости таким образом, чтобы они не смещались. Голова юноши была перевязана.
Анжелика подошла к сыну и тихо сказала:
– Я сейчас пошлю кое-куда. Скоро за этим мерзавцем приедут. Ты допрашивал его?
– Он молчит, – бросил сквозь зубы Флоримон.
Анжелика резко повернулась на каблуках и вышла, слуги расступились. И прошло совсем немного времени, и к воротам резиденции мадам де Ментенон уже подъезжал всадник – посланный герцогини де Монбаррей. А когда уже совсем стемнело, к замку герцогини, бывшему жилищу опального министра Фуке, подъехала карета. Человек необычайно высокого роста побежал, перешагивая через две ступеньки зараз.
Затем в помещении, где лежал раненый, уже переодетый в мужское платье, заимствованное у одного из слуг герцогини, раздались крики, поднялась возня. Великан топал ногами, черные усы его топорщились от гнева, он рвался к раненому и изрыгал какие-то грубо звучавшие слова; это были, по всей вероятности, проклятия, произносимые на непонятном присутствующим языке. Андре Рубо упорствовал в своем молчании. Великана едва удавалось сдерживать. Анжелика остановилась поодаль, затем сказала, обращаясь к великану:
