Иду за ней в гигантский круглосуточный универсам, и она сразу направляется в отдел, где стоят холодильники с напитками. Как та блондиночка из телевикторины (не знаю какой, потому что не смотрю телевикторины, но всем известно, что там обязательно есть блондиночка), Кэмрин машет ладошкой перед дверцами холодильника, словно хочет открыть для меня новый мир, где обитает множество удивительных фруктовых соков и разные сорта минеральной воды.
— Начнем с соков, смотри, какой тут богатый выбор. И любой из них в сто раз лучше, чем твоя содовая. Выбирай!
— Терпеть не могу соки.
— Не будь ребенком. Смотри, сколько здесь. Наверняка что-нибудь понравится.
Отступает на два шага, и передо мной открывается еще один холодильник, а там десятки самых разных бутылок с водой, простой и подслащенной.
— А вот и водичка, — говорит она, — но, если честно, не представляю, как ты станешь пить простую воду.
— Ну да, она очень мокрая.
Вообще-то, против воды я ничего не имею, но главное, мне нравится наша игра.
Она улыбается, но пытается сохранить невозмутимость.
Морщу нос, поджимаю губы, гляжу на холодильник с соками, потом на нее.
Тяжко вздыхаю, подхожу ближе, быстро пробегаю взглядом по этикеткам. Интересно, почему так много земляничного сока и сока из киви или земляничного с киви? Гадость какая!
Наконец открываю стеклянную дверцу и достаю апельсиновый.
Кажется, слегка удивлена. Щурит глаза.
— В чем дело? — спрашиваю я, держа дверцу открытой.
— Апельсиновый для запивки не очень.
Фыркаю, смотрю на нее не мигая:
— Ты сказала: выбирай, я выбрал. Чем ты недовольна?
Хочется смеяться, но я стараюсь выдержать прокурорский тон.
Кажется, получается.
Она хмурится:
— Понимаешь… апельсиновый хорош, когда нужны витамины. От него еще больше пить хочется.
Смотрит виновато, словно боится, что я обижусь, у меня даже сердце сжимается. Я улыбаюсь, и мне сейчас очень хочется, чтобы она тоже улыбнулась.
Она отвечает радостной улыбкой.
Господи, какая же она… хорошая…
КЭМРИН
Глава 10
Денвер остается позади, и мы мчимся дальше, неумолимо приближаясь к конечной остановке Эндрю в Вайоминге. Не стану врать, это меня очень беспокоит. Эндрю был прав: в одиночку мне путешествовать небезопасно. Я пытаюсь понять, почему это не тревожило меня до того, как мы с ним познакомились. Может, просто с ним я чувствую себя в большей безопасности, ведь так просто представить, как он с легкостью ломает одну челюсть за другой. Черт возьми, с самого начала не надо было заговаривать с ним, а уж тем более позволять садиться рядом, потому что я… ну, привыкла к нему, что ли. Приедем в Вайоминг и расстанемся, и снова я буду смотреть в окно, как проносятся мимо пейзажи, и гадать, куда меня привезет автобус на этот раз.
— У тебя есть девушка? — спрашиваю я, чтобы только не думать о том, что через несколько часов снова буду одна.
У него появляются ямочки на щеках.
— А тебе зачем это знать?
Закатываю глаза:
— Не задирай нос, я просто так спросила. И если ты не…
— Нет, — отвечает он. — К счастью, я в этом мире одинок, как монах.
Улыбается, ждет моей очереди, а я не сразу понимаю, что должна сказать.
Господи, вот нашла, дура, о чем спрашивать.
— Я? — тычу я себя в грудь пальцем. — И у меня больше нет. — И прибавляю уже более уверенным тоном: — Я тоже, к счастью, одна, и в таком качестве хочу оставаться… как можно дольше… всегда, в общем.
Ну вот, опять. Зачем брякнула эту банальность, надо было просто сказать, что у меня никого нет, и все, и на этом остановиться.
Эндрю, разумеется, это сразу замечает. У меня такое чувство, что он замечает все, ничего не пропускает, так что при нем надо держать ухо востро и не болтать лишнего. Чуть что, сразу подловит и поднимет на смех.
— Ладно, я это запомню, — скалится он.
Слава богу, хоть больше не задает вопросов.
Он откидывает голову на спинку и отрешенно постукивает пальцами по коленке. Я потихоньку смотрю на его мускулистые загорелые руки, пытаясь разглядеть татуировки, но они прячутся под рукавами футболки. Одну из них, которая справа, я раньше успела немного рассмотреть, когда он вытянул руки, чтоб завязать шнурок. Кажется, какое-то дерево. А на руке, которая ко мне ближе, не могу точно сказать, что именно, но что-то с перьями. И еще: все его татуировки, которые я видела, однотонные.
— Что, интересно? — спрашивает он, и я даже вздрагиваю.
Мне и в голову не могло прийти, что он видит, как я их разглядываю.
— Интересно.
«Ну да, мне очень любопытно, что у него там».
Эндрю поворачивается, задирает левый рукав, и я вижу феникса со свисающим длинным красивым хвостом; кончики его перьев я и видела торчащими из-под рукава. Но покрытое перьями туловище птицы совсем худенькое, и феникс выглядит задиристым.
— Ого, вот это да… Класс.
— Спасибо. Примерно год назад сделал. — Эндрю опускает рукав. — А на эту посмотри. — Он поворачивается, задирает другой рукав, но я прежде всего обращаю внимание на вздувшиеся под футболкой мышцы живота. — Клевая, скажи? Сказочное дерево с дуплом… Мне очень нравятся такие деревья, страшные, а если приглядеться поближе…
Я придвигаюсь ближе, гляжу, куда он указывает пальцем, в дупло.
— Это моя машина, «шевроле камаро» шестьдесят девятого года. Машина моего отца, вообще-то, но он умирает… Думаю, достанется мне.
Смотрит перед собой в пространство.
Ага, вот наконец появился в лице едва заметный проблеск страдания, которое он прятал раньше, когда мы разговаривали о его отце. Оказывается, в душе он очень переживает, просто скрывает… От этой мысли у меня сжимается сердце. Я, например, не могу представить ситуацию, когда мама или папа лежат на смертном одре, а я в трансконтинентальном автобусе еду повидаться с ними в последний раз. Искоса гляжу на него, очень хочется сказать ему что-нибудь утешительное, но, боюсь, у меня не получится. Почему-то кажется, что неуместно даже заговаривать об этом.
— У меня еще парочка есть, — продолжает он, снова поворачиваясь ко мне и откинув голову на спинку кресла. — Одна вот здесь, маленькая. — Он переворачивает правое запястье и показывает простенькую черную звездочку посередине, прямо под ладонью.
Я удивляюсь, как это не заметила раньше.
— А вторая побольше, прямо на грудной клетке, с левой стороны.
— А там что? Ну, на грудной клетке? Большая?
