— Ты что, хочешь меня зарезать?
— Нет, блин, стричь тебя буду! — Она раздраженно помахала ножом, кивнула на табуретку, и Рыжий понял, что угадал.
Страшно было не это. Ну девчонка, ну ненормальная, с ножом, ну зарезать хочет… Страшен был этот раздраженно-нетерпеливый тон, как будто человек делает важное дело, а ему мешают. Делает дело. И не боится наказания, и не сомневается в правильности своего поступка, и не намерен отступать. Делает, как обычно. Как привык. Как делал уже, наверное, тысячу раз, а тут ему кто-то вздумал помешать. Вот таким тоном Вера говорила «Не дергайся», когда Рыжий удирал от нее кругами по комнате.
Она даже ленилась гоняться за ним! Спокойно ходила туда-сюда, пока Вовка нарезал круги, расставлял на Верином пути стулья и неуклюже пытался заговаривать ей зубы.
— Ну зачем я тебе? Мы даже не знакомы! Мать и Леха видели, что я ухожу с тобой, тебя быстро вычислят…
Вера глянула на него как-то странно и шагнула навстречу. А ведь и правда: зачем ей Рыжий?
— Может быть, ты меня разыгрываешь? — Он загородился стулом и притормозил. — Это такой прикол, да?
— Прикол-прикол, — устало кивнула Вера. — Иди сюда. — Она разговаривала с ним как с ребенком, которого правдами или неправдами надо заставить принять лекарство.
— Ну правда, скажи! — Рыжий в очередной раз увернулся от протянутой руки, сбил спиной книги с подоконника и вспомнил, наконец, что здесь всего-то второй этаж!
— Правда-правда, — кивала Вера. — Прикол, глупость, ошибка. Если ты посидишь минутку спокойно, я все исправлю.
Рыжий дергал шпингалет окна, уже заклеенного на зиму:
— Какая ошибка? А я?
— А ты во всем виноват и должен теперь мне помочь.
— В чем?! — Рыжий даже выпустил шпингалет. Прежде ненормальная соседка ни в чем таком его не обвиняла.
Вера сделала выпад в его сторону, но схватила воздух — Вовка успел увернуться. От окна его оттерли, дверь заперта… Спасаясь от Веры, он вспрыгнул на столик, потом на шкаф, как от мыши, не понимая, что там его достать как раз просто.
Соседка подошла и дернула за ногу. Несильно, а так, показать, что кто-то попался. Со шкафа вниз было два пути: на кровать к мертвой старухе и на стул к Вере. Попался!
— Перемирие, — объявила Вера. — Ты имеешь право знать.
Она уселась на стул, предназначенный Рыжему, и даже кинжал свой кухонный положила. Она посмотрела на Вовку как-то по-взрослому и без улыбки сообщила:
— Ты сломал мне жизнь.
— Я?!
— Молчать! Осколки видишь? В них половина моей силы, ведьминой силы. Кружка разбилась, когда бабушка передавала мне… Разбилась из-за твоей музыки… Ведьма с половиной силы — ничто! Только погоду сделать и так по мелочи… Силу нужно вернуть, и поскорее…
Вовка яростно кивал и, не перебивая сумасшедшую, украдкой выковыривал из тапочка кусок ведьминой силы. Значит, соседка считает себя ведьмой? Надо же, как быстро можно сбрендить от горя! Хотя, может, она всегда такой была, Рыжий-то не знает…
— …Чтобы вернуть силу, я должна тебя убить. Вроде как жертву принести, понимаешь? Кровь невинного — беда, виноватого — вода, неужели в школе не проходили? — закончила Вера и вопросительно посмотрела на Вовку. Наверное, ждала, что он сам спустится и подставит шею.
Было уже не страшно, а так. Жалко девчонку, красивая, хоть и дура. Вовка оценил расстояние до пола: сумел забраться, значит, и спрыгнет легко, и начал заговаривать зубы:
— А чего ты с половинкой-то не можешь? С целой силой небось может каждый дурак!
— Не зли меня! — Вовке показалось, что шкаф колыхнулся, когда Вера шагнула к нему. Как будто хотел сам сбросить седока. — Ты что же думаешь, я зря столько лет училась, чтобы лишать себя половины возможностей? Думаешь, город тебе простит? А если бунт? Или оттепель на Крещение?.. Каждый дурак! Чуть не испортил человеку жизнь, а теперь смеешься?!
Она стояла в полушаге от шкафа с кухонным своим кинжалом, и было ее почему-то жалко: она ведь и правда верила во всю эту ерунду, которую говорит.
— Может, тебе Леха подойдет? В нем крови-то побольше, а вину — найдем. Его, например, из института выгнали… — Рыжий уже откровенно валял дурака, забалтывая ведьму.
…И злил ее. Вера попробовала пальцем кончик кинжала и проговорила по слогам для тупых:
— Ле-ха. Ме-ня. Си-лы. Не. Ли-шал. И при чем тут его институт? Мне нужен виновный в моей беде, ты, и больше никто. Ты что же думаешь, магия — это игрушки?! — Отчитывала, как училка: «Алгебра — это вам не игрушки»…
…А шкаф под Вовкой встряхнулся, как собака, даже звук похожий был.
Рыжий шлепнулся Вере под ноги. Он приземлился на четвереньки и теперь лихорадочно соображал: удивляться, бежать, забалтывать?
— Сядь! — коротко приказала ведьма.
Рыжий сел на пол. Он давно усвоил, чего от него хотят, и теперь изображал дурачка, чтобы потянуть время. Интересно, его скоро начнут искать? И мать, и Леха знают, куда он пошел…
— Сядь. — Вера даже не кивнула на стул, и так все было понятно.
— Это что, ритуал, да? — спросил Вовка, не двигаясь с места. — А на стул обязательно?
— ДА!!! — Она рявкнула так, что стул сам подскочил и огрел Вовку по голове. В глазах задвоилась оконная рама. Рыжий бросился к ней, дернул шпингалет, но тот выскользнул из рук, как живой. Нет, так просто отсюда не уйти. Неужели он, Вовка, и правда в гостях у ведьмы?!
Открытие далось Рыжему нелегко. С криком «Сгинь, нечисть!» он схватил злосчастный стул и запустил им в окно. Стекла полетели, и раздумывать было некогда. Вовка вскочил на подоконник, лягнул Веру, пытавшуюся схватить его за ноги, и камнем нырнул в темноту.
Он успел сгруппироваться, зажмуриться и даже подумать: что-то сказать матери по поводу испачканных тапочек? Вроде к соседке уходил, не на улицу, а вернется грязный. Сейчас как нырнет прямо в лужу…
Но в лужу не нырялось, земля не спешила на стыковку с Рыжим, хотя было давно пора: тут всего-то второй этаж. А Вовка летел и летел. Когда он открыл глаза, земля была далеко. Далеко был двор и даже крыша их десятиэтажного дома. Выпрыгнув со второго этажа, Рыжий каким-то волшебным образом оказался выше десятого. «Точно ведьма!» — подумал он, и на этом мысли кончились, наступила паника.
Черный от воды асфальт призывно поблескивал внизу и неумолимо приближался. Костей будет не собрать. Прощай, двор, прощай, мама. Придурковатый братец — тоже прощай, кому ты теперь будешь раздавать подзатыльники? Чокнутая ведьма жила столько лет в городской квартире, а никто и не знал! И сейчас не узнает, а про Рыжего скажут: «Сам выпрыгнул, сам разбился, подростковый суицид, то-се». И никто не узнает, никто. Вера так и будет жить на втором этаже, здороваться с матерью, стряпать по вечерам свои ведьмины зелья из пробирок на стеллаже в комнате мертвой старухи. Странно так, что не поверил бы, если бы сейчас не падал вниз головой. Когда падаешь вниз головой, даже самые удивительные вещи кажутся будничными и глупыми. Вот сейчас ведьма выйдет во двор, соберет на совочек то, что осталось от Рыжего, вернет силу свою дурацкую и будет жить дальше. Тихо, спокойно, ничем особо не выделяясь среди соседей. Не знал же никто, что умершая старуха была ведьмой? А Вера говорит, что была. А никто не замечал, не думал даже, потому что Настасья Фроловна не летала ночами на метле и вообще вела себя тихо. Так и Вера будет. И не заметит никто. И Рыжий уже никому не скажет.
