Слик был тяжелее ковбоя килограммов на десять, и эту разницу в основном составляли мускулы, но это Джентри никогда не смущало. Казалось, ему вообще наплевать на то, что с ним может случиться. Однажды Джентри ударил его в лицо. Слик тогда опустил глаза на увесистый гаечный ключ у себя в руке, и его охватило смутное недоумение.
Джентри держался неестественно прямо и уже начинал трястись. Слик давно себе уяснил, что Джентри не может спать во время своих отлучек в Бостон или Нью-Йорк. Он и на Фабрике-то не всегда ложился. А из СОБА возвращался и вовсе истерзанный, и первый день всегда был самым тяжёлым.
— Взгляни-ка, — сказал Слик, как говорят с готовым расплакаться ребёнком, и вытащил из кармана взятку Африки. Он поднял пакетик повыше, чтобы Джентри его было лучше видно: синие дермы, розовые таблетки, мерзкая с виду какашка опиума в красном мятом целлофане, кристаллы «магика», похожие на жирные жёлтые лепёшки мокроты, пластиковые ингаляторы с зацарапанными ножом именами японских производителей. — От Африки, — сказал Слик, покачивая пакетик.
— Африки? — Джентри взглянул на пакет, потом на Слика, обратно на пакет. — Какой Африки?
— От Малыша Африки. Ты его не знаешь. Он оставил это для тебя.
— Почему?
— Потому что ему было очень нужно, чтобы я ненадолго приютил его друзей. Я у него в долгу, Джентри. Я несколько раз повторил ему, как ты не любишь, чтобы кто-нибудь здесь ошивался. Как тебе мешают чужие. Поэтому, — соврал Слик, — он сказал, что ему хотелось бы оставить тебе немного кайфа в возмещение за неудобства.
Взяв пакет, Джентри поддел ногтем шов, разорвал. Вынул опиум и протянул его Слику:
— Не понадобится.
Вынул один из дермов, выдавил его из упаковки и осторожно налепил на внутреннюю сторону правого запястья. Слик остался стоять, рассеянно разминая опиум между большим и указательным пальцами и мерзко хрустя целлофаном. Джентри тем временем прошагал вдоль стола обратно и открыл корзину, откуда выудил пару новеньких чёрных кожаных перчаток.
— Думаю, мне лучше… познакомиться с этими твоими гостями, Слик.
— А? — Слик потрясённо сморгнул. — Да… ну… Тебе на самом деле не обязательно, я хотел сказать, разве это не…
— Нет, — отрубил Джентри, вздёрнув воротник куртки. — Я настаиваю.
Спускаясь по лестницам, Слик вспомнил об опиуме и швырнул его через перила в темноту.
Он ненавидел наркотики.
— Черри?
Стучась под взглядом Джентри в собственную дверь, Слик чувствовал себя ужасно нелепо. Бам, бам. Никакого ответа. Открыл дверь. Рассеянный свет. Это Черри повесила абажур на одну из лампочек — накрыла её конусом из жёлтого факса, примотав бумагу стальной проволокой. Другие две девушка вывернула. Самой её в помещении не было.
Носилки, однако, были на месте. Их обитатель всё так же лежал завёрнутый в синий нейлоновый мешок. «Оно поедает его», — подумал Слик, глядя на нагромождение оборудования жизнеобеспечения — какие-то трубки, баллоны с жидкостью. «Нет, — сказал он самому себе, — оно не даёт ему помереть, как в больнице». Но тягостное впечатление не исчезало: что, если оно высасывает его по капле и будет сосать, пока не высосет досуха? Слик вспомнил Пташкину болтовню о вампирах.
— Да уж, — прокаркал Джентри, огибая его, чтобы встать у изножья носилок, — странные у тебя знакомые, Слик Генри…
Джентри обошёл носилки, осторожно держась на расстоянии метра от застывшей фигуры.
— Джентри, может, тебе лучше подняться наверх? Дерм… Наверное, ты слишком много принял.
— Правда? — Джентри склонил голову набок, в глазах у него метались жёлтые огоньки. Он подмигнул. — Почему ты так думаешь?
— Ну… — Слик помедлил. — Ты не такой, как всегда. Я хочу сказать, не такой, как был раньше.
— Ты думаешь, меня понесло, а, Слик?
— Да.
— А мне по кайфу, когда меня несёт.
— Что-то я не вижу, чтобы ты улыбался, — сказала от двери Черри.
— Это Джентри, Черри. Фабрика — вроде как его дом. Черри из Кливленда…
Но в руке у Джентри откуда-то возник тонкий чёрный фонарик, и ковбой принялся изучать сетку тродов, покрывавшую лоб спящего. Потом он выпрямился, луч упал на немаркированный модуль и снова метнулся вниз, чтобы пройтись по чёрному кабелю к сетке тродов.
— Кливленд, — наконец проговорил Джентри, как будто это было слово, которое он когда-то слышал во сне. — Интересно… — Он снова поднял фонарь и наклонился, чтобы получше рассмотреть то место, где кабель уходил в модуль. — И Черри… Черри, он кто?
Луч упёрся в изнурённое, раздражающе заурядное лицо.
— Не знаю, — ответила Черри. — Не свети ему в глаза. Можешь сбить ему REM или ещё что.
— А это? — Он осветил толстую серую пластину.
— «Эл-Эф», «низкочастотник». Так говорил Малыш. Парня он называл Графом, а эту штуку — «Эл-Эф».
Она запустила руку под куртку, чтобы почесаться.
— Ну тогда…
Фонарик щёлкнул, и луч погас. Джентри повернул к ним лицо, в его глазах ярким светом горел пламень одержимости — интересно, это дерм Малыша так по нему вдарил, что ли? — совсем глючный стал. Слику вдруг показалось, что Образ должен быть прямо тут, пылает сквозь лоб Джентри всем напоказ, разве что только сам Джентри его не видит.
— …это должно быть именно тем, чем и должно быть…
Глава 11
Отпустив тормоза
Мона проснулась, когда самолёт зашёл на посадку.
Прайор, кивая, слушал Эдди, вспыхивал на каждом кивке своей прямоугольной улыбкой. Возникало впечатление, как будто улыбка всегда была на лице, просто пряталась за бородой. Прайор успел переодеться, значит, его чемодан был в самолёте. Теперь на нём был неприметный серый деловой костюм и галстук в косую полоску. Он стал похож на тех лохов, на которых Эдди натаскивал её в Кливленде, разве что сидел костюм по-другому.
Она однажды видела, как лох примеривает костюм — тот мужик, что возил её в гостиницу «Холидей Инн». Примерочная магазина примыкала к вестибюлю гостиницы. Лох стоял посреди комнаты в одном белье, весь в квадратах голубого света, и рассматривал своё изображение на трёх больших экранах. На экранах не видно было голубых линий, поскольку на каждой голограмме лох был в другом костюме. Моне пришлось прикусить язык, чтобы не рассмеяться; система была снабжена косметологической программой: на каждом экране клиент выглядел иначе, чуть вытягивалось лицо или делался твёрже подбородок — лох же вроде ничего такого не замечал. Потом он выбрал костюм, влез в тот, в котором пришёл, — на том всё и кончилось.
Эдди что-то объяснял Прайору, какой-то узловой момент в «архитектуре» очередной своей аферы. Мона научилась отключаться от содержания его речей, но сам голос всё же до неё доходил. Эдди всегда разглагольствовал так, будто твёрдо знал, что никому не понять всех уловок, которыми он так гордится, поэтому говорил он медленно и доходчиво, как разговаривают с маленькими детьми, и к тому же понижал голос, чтобы создать видимость доверительности. Прайора это, похоже, не беспокоило. А потом Моне показалось, что Прайору вообще плевать, что там болтает Эдди.
