– Заткнись, – рявкнул сержант Богунов. – Приказываю! О жратве ни слова. Кто только заикнется о харчах, тому наряд вне очереди…
Но только мысли у всех были единственно о еде. И она представлялась всем в разнообразных салатах и намасленных блинах горкой, густыми щами и наваристым борщом, кулебяками и расстегаями, русскими пирогами с рыбой и прочим, от чего сосало под ложечкой и слабели ноги.
– Подлость какая, – ворчал Матиевский, – даже помечтать не дадут… – И мутный взгляд его ласкал худые бока ишаков. – Интересно, из ишаков шашлык делают? Оч-чень интересно…
И даже ишакам становилось не по себе от его волчьего взгляда. Они быстрее семенили худыми ножками.
– Не смотри так, Сережка, – качал пальцем Осенев. – Нечего так смотреть. Нехорошо…
– А подыхать с голоду хорошо?
– А может, правда попробуем ослятинки? А-а, ребята?..
– А что?.. Конину едят… Собак едят… Даже змей жрут и не давятся…
– Вы сначала мною подавитесь, – огрызался Осенев. – Это же полезное животное.
– Вот именно, полезное… Для желудка…
– Ага, для пищеварения…
И уже Шульгин хотел прекратить прения, как вдруг один из ишаков, испуганный жадными взорами, соскользнул с натоптанной тропы и провалился в глубокий снег. Он сел в снег по самое брюхо, забарахтался в нем, словно в снежной каше. Тщетно били под животом худые копытца. И все вспомнили, что это был всего-навсего загнанный зверь, измученный на войне почти до смерти.
– Вот дурашка, – заворчал Матиевский и первым бросился в снег.
За ним бросились другие солдаты, и все они протянули руки под мокрым брюхом.
– И-и-и раз, – заревел Матиевский, – и-и-и два-а…
И солдаты рывками выдернули ишака из снежной ямы и вытолкнули его на твердый наст. Ишак лег на живот, завалился на бок, с облегчением вытягивая тощие ноги.
– Не боись, – зашумел Матиевский, – не съедим. Мы шутим. Мы ослов не жрем. Мы их только слушаем. У нас на родине очень любят слушать ослов. И-и-а-а-а…
– Иа-а-а, – подхватил ишак и довольно затряс грязной челкой.
– Понимает, хоть и на четырех ногах, – засмеялся Матиевский. – Живи, живи, колбасный фарш. Живи, окорок…
Санитарный пакет, приколотый к бронежилету солдата булавкой, неожиданно прыгнул лягушкой и свалился на снег. Матиевский подхватил санпакет и с сожалением посмотрел на сломанный крючок. Только и осталась от лопнувшей булавки острая спица.
– Во-от до чего доводит доброта, – махнул Матиевский сломанной булавкой и вдруг стремительно выгнул руку и уколол ишака в мокрый, покрытый снежным крошевом зад. Просто так. Для куража. Смеха ради…
От неожиданности животное нелепо подпрыгнуло, подобрало коленца под тощие ребра, лягнуло копытцами воздух и вдруг понеслось вперед по тропе, напрягая последние силы.
– Стой, дурное, куда?! – завопил Матиевский.
Но всполошившийся ишак только прибавил прыти. Он несся по утоптанной дорожке, мотая вислоухой головой, взбрыкивая, и хвост у него яростно хлестал по снегу.
– Вот же, осел, – кричали позади хлесткие голоса, – куда ж ты пре-есся?..
Но ишака уже вынесло впереди всех. Изредка он оборачивался, скаля желтые зубы, и даже холка у него встала дыбом.
Матиевский выбрался из снежной западни и едва припал на одно колено от смеха, как вдруг блеснуло впереди режущим светом. Оглушающе лопнул воздух. Посыпались вокруг комья грязного снега, каменный град мелких осколков.
– Ложись, – запоздало крикнул Шульгин.
И вся шульгинская группа повалилась снопами на снег. Лицом вниз. Руками за голову. Матиевский снова скатился в снежную яму. Осенев прижал мокрый лоб к коленям. Шульгин закрылся вещевым мешком.
Все случилось в одно мгновение. И только напряженный слух уловил за страшным взрывом жалкий вопль погибшего животного.
Все выяснилось через несколько минут. Отчаянный бросок животного по утоптанной душманами тропе спас жизнь многим солдатам.
– Фугас, чтоб его… – плюнул в развороченную яму Богунов. – Вот это подарочек! Прямо для нас устроенный… Глядите, установлен непосредственно на тропе…
– Верняк… Завалило бы человек пять, не меньше, – свистнул кто-то. – Многие бы в этой могилище полегли. Смотри, какой диаметр…
– От ишака совсем ничего не осталось, – развел руками Матиевский. – Даже копыт не соберешь. Лег грудью на амбразуру! Погиб смертью храбрых!
– Вечная память нашему ишаку!
– Минимум пятерых бойцов спас!
– Хоть памятник ему ставь!
– А еще сожрать хотели…
– Точно, полезное животное…
– Да это же все Осень, ребята… – ахнул кто-то. – Это же он этих ослов зачем-то на ноги поставил. Потащил их за нами. Будто знал, что пригодятся.
– Молодец, Осень. Спас ослов от расстрела. А они наши шкуры от осколков спасли…
– Второго осла берегите, ребята. Очень нужная эта вещь…
– Да не вещь это, кулема! Живое существо, понял! Осе-ел!
– Дайте корешу соломы, ребята! Мы теперь без этого осла ни шагу…
20
На следующем привале Шульгин достал из вещевого мешка газеты, помятые, стершиеся на сгибах. Хотел почитать солдатам что-нибудь подходящее. Перелистывал страницы, но нигде не мог найти чего-то нужного, способного тронуть душу голодных, измученных парней. Только в «Красной звезде» он нашел маленький сухой столбик в два пальца толщиной о каком-то безымянном успехе правительственных войск Бабрака Кармаля. И коротенькую приписку о содействии наших безымянных подразделений. Вообще, согласно этим газетам, ограниченный контингент советских войск в Афганистане занимался каким-то мирным строительством в этом забытом уголке света. Мирным строительством школ, электростанций и комбинатов.
И были эти солдаты с шатающимися зубами и почерневшими от бессонницы глазами, согласно газетным сообщениям, какими-то каменщиками, плотниками и малярами. И были они, наверное, плохими строителями. Потому что и об этом мирном строительстве в газетах почти ничего не писалось. Полное молчаливое забвение покрывало необъявленную войну. Дружно молчали и журналисты, и литераторы, и все шумное общество служителей пера и голубого экрана, послушно накинувшее платок на свой широкий рот. Это потом они с милостивого позволения властей зашумят об афганских событиях, с наслаждением вздымая всю грязную муть этой странной войны. Но во время самой войны не было в новостях ни этой войны, ни самих ее участников – измученных молодых ребят, заживо брошенных в жаркую топку кровопролитных боев. Поэтому и платили солдаты всем этим газетам тем же равнодушием. И употребляли как туалетную бумагу, несмотря на часто мелькающие на страницах знакомые всем портреты, облагороженные золотыми звездами.
