Элис уставилась на деньги. Судя по всему, столько денег она никогда не видела.
– У меня уже есть жизнь, – сказала она.
Я начал терять терпение.
– Постарайся ее сохранить. Скажу жестче. Есть люди, с которыми мне придется иметь дело. Они не станут сюсюкать с непрофессионалами. Да и со мной тоже, если обстоятельства так сложатся. Думаю, в этом ты уже убедилась.
Она и бровью не повела.
– Нет, я не бросаю мужчин, даже если они мне не нравятся. Это они меня бросают. Так уж заведено. К тому же ты обозлился, когда я заговорила о браке.
– Что?
– Я видела, как у тебя скривилось лицо, когда об этом зашел разговор. Что ты задумал? Избавишься от меня и надеешься, что все пройдет?
– На что я надеюсь?
Элис снова взяла рыбину, отломила кусочек, сунула в рот. Она была явно довольна собой.
– Меня всегда это удивляло, – сказала она с набитым ртом. – Я несколько раз ходила в библиотеку и читала судебные материалы. Они были не слишком подробными. Мне казалось, что дело о местном копе, убившем жену и ребенка, заслуживает большего внимания, чем половина колонки на тридцать третьей странице.
Я заинтересовался.
– И это все, что обо мне написали?
– Шесть абзацев. И все. Никаких улик. Там лишь вскользь упомянут мотив.
– Мотив?
– Там написано, что Мириам закрутила роман и ты об этом узнал.
– Вот как, – сказал я, у меня неожиданно закружилась голова. – Мотив.
Я взял остатки рыбы и швырнул ее в реку. Форель – каннибал. Мне об этом отец рассказывал.
Снова вошел в воду, вымыл руки и остался стоять в реке, глядя на течение. Смотреть было не на что.
– Мне жаль.
Видно было, что ей и в самом деле немного жаль. Я заставил ее прождать десять минут, а времени у нас не было. К этому моменту Мартин-медик и его неизвестный спутник должны были догадаться, где мы находимся.
– Я не должна была ворошить это дело. Всегда удивлялась тому, что они взяли тебя при отсутствии улик. Им нужен был мотив. Причина, по которой ты совершил это злодеяние. – Она помолчала. – Это правда, Бирс? Она тебе изменила?
– Я в самом деле не знаю, – сказал я честно. – Не помню, чтобы у Мириам был любовник.
– А в тот день?
– О том дне я ничего не помню.
– А если бы ты ее застал? Если то, что они говорили, правда…
– Я все равно остался бы в неведении. Они назвали его имя? В документах?
– Нет. А ты его знаешь?
И внимательно на нее посмотрел.
– Я помню имя, которое назвали мне во время допросов. Кайл Маккендрик. Мелкий городской чиновник. Однажды я арестовал его за то, что он покупал проститутку в Сент-Килде. Ему удалось уйти от наказания, возможно потому, что он имел влиятельных друзей. Больше ничего о нем не знаю.
Ее загорелое лицо слегка побледнело при упоминании этого имени.
Настал мой черед удивляться. Кайл Маккендрик никогда не входил, в мою жизнь, за исключением короткого эпизода в полицейском участке, а это имя я услышал во время допросов, где не мог ни о чем думать, кроме того, что я потерял. Маккендрик меня не интересовал, как бы ни пытались уверить меня в том злобные следователи.
– Ты о нем слышала? – спросил я.
– Кайл Маккендрик? Разве ты в тюрьме не читал газеты?
– Нет, двадцать лет в руки не брал. Зачем? Я ведь не должен был выйти на свободу.
Она все еще не смотрела мне в глаза.
– Бирс… Кайл Маккендрик – главное лицо в городе. Он владеет всем, так или иначе. Газетами. Телевидением. Много лет назад приватизировал весь сервис. Транспорт. Здравоохранение. Несколько тюрем и полицию.
– Тюрьмы? – поразился я.
– Сейчас эра предпринимателей. Да, даже тюрьмы. Зачем лишать заключенных права пользования тарелками с логотипами фирмы?
– У меня не было тарелок с таким логотипом.
– Ты уверен?
Я не был уверен. Я не обращал внимания. По какой-то причине меня переселяли из одной одиночной камеры в другую. Добрые пятнадцать лет жизни слились для меня в размытое пятно. Я знал, что меня заключили в Гвинет. Предполагал, что вышел оттуда, хотя теперешний вид из окна моего дома меня все еще удивлял. Все выглядело странно: ведь они могли сделать со мной в тюрьме что угодно, и я бы никогда ничего не узнал.
– Да, – промямлил я.
– Сомневаюсь. Итак, они думали, что Маккендрик спал с твоей женой и поэтому ты ее убил?
– Так мне сказали. А что, этот парень действительно такая шишка?
– Он у нас царь и бог. Большой семейный человек. Если он не владеет чем-то сам, значит, этим владеет кто-то из его детей. Маккендрик мог в два счета освободить тебя из тюрьмы.
– Зачем бы ему это понадобилось?
– Не знаю. Ему и убить тебя ничего не стоило.
– О, – протянул я. – Значит, царь и бог? Как в старые времена?
– Вежливые и благоразумные люди предпочитают это не обсуждать.
Я вынужден был задать этот вопрос.
– Как думаешь? Может… он знал твою мать?
– Ну как он мог ее знать? Китаянку, мать-одиночку, работающую нелегально по двенадцать часов в день?
– Должно быть, она была красива.
– Я тебя умоляю…
– Я просто высказываю предположение. Ищу связи. Нот и все.
Ее лицо выразило разочарование.
– Я думала, ты хороший коп.
– Хороший – то есть «приличный»? Или высокопрофессиональный?
– И то и другое.
Я пожал плечами.
– О господи, – простонала Элис. – Ты и этого не помнишь.
– У меня по этому поводу возникли некоторые соображения. Понимаешь, если это Маккендрик, то он не мог действовать один.
– Не поняла.
– Кто-то меня освободил. Возможно, это сделано для того, чтобы снова упрятать меня за решетку. Во-первых, двадцать тысяч долларов наличными уже вызывают некоторые подозрения. Но если это Маккендрик, то зачем сегодня утром он пригвоздил Тони Моллоя к столбу возле моего дома? И что за люди сидели в «хюндае»? На копов они не похожи. Скорее, на…
– На кого?
Элис явно заинтересовалась.
– Не знаю. Меня же здесь давно не было, забыла? Кто-то хотел убрать меня из тюрьмы. Дал деньги. Он знал, что я буду на Оул-Крик, и надеялся что-то узнать. С другой стороны, возможно, другие люди хотят, чтобы я…
«Умер», – подумал я, сам не зная почему. Не знаю, произнес ли я это слово вслух.
