Он потянул меня за собой, так что я не устоял на раскачивавшихся во все стороны подмостках, и мы упали вместе.
Он вцепился в меня.
Конечно же, на нем были ремни безопасности. Дернулся напрягшийся трос, и рабочий сплел свои ноги с моими, руками тесно прижимая меня к груди. Так мы и повисли, то поднимаясь, то опускаясь, как йо-йо, рядом со стеклянными стенами ЦРУ.
Единственная мысль, мелькнувшая в моем сотрясенном мозгу, была: «Попался».
18
Эффект от наших лекарств пошел на спад рано утром, когда мы подъезжали к Бату.
Зейн вел угнанный джип. По радио для слушателей Мэна передавали шоу «С добрым утром!». Вентиляторы гнали горячий воздух на переднее пассажирское сиденье, где я свернулся, кутаясь в «позаимствованное» Расселом пальто. От моей летной куртки, лежавшей в багажнике, весь автомобиль пропитался запахом сырой кожи. Мои штаны сушились на приборной доске. На Зейне были только трусы-боксеры и старая-престарая армейская рубашка цвета хаки. Включать обогреватель на полную катушку, чтобы вылечить мою простуду, было рискованно: «Не позволяйте Зейну перегреваться!»
Шоссе пошло под уклон, спускаясь к мосту длиной примерно полмили, переброшенном через долину там, где Кеннебек-ривер впадает в бухту. Когда отец вернулся после корейской войны, Бат был одним из множества утыканных дымовыми трубами американских городишек. Прогресс отравил эту культуру, хотя в то апрельское утро двадцать первого века бухта по-прежнему могла похвастаться тем, что принимает морские суда. Над доками вздымалось чудовищное стальное «Т» — одно из чудес света, промышленный кран высотой с пятнадцатиэтажный дом.
С длинной стальной стрелы крана свисали пять наших тел.
Веревочные петли на шеях. Руки безвольно болтаются вдоль тела. Мы раскачиваемся высоко над водой в стылом утреннем свете. Глаза моего трупа открыты. Зейна и Эрика, Рассела и Хейли тоже линчевали. Их вылезшие из орбит глаза следили за тем, как наша машина едет по мосту.
— Слушайте! — сказал Зейн, сделав приемник погромче.
«…сообщение о пробках для едущих на север! Продолжается выяснение несчастного случая, после которого мать и двух ее детей вытащил из потерпевшей аварию машины некий добрый самаритянин, скрывшийся в неизвестном направлении. Помимо этого, полиция штата блокировала дорогу 703, где ведутся работы по обнаружению угнанной машины, упавшей в Рейс-ривер сегодня ночью. Пассажиры машины бесследно исчезли. Спортивные новости…»
Зейн приглушил громкость.
— История для отвода глаз, — сказал я и подумал: «Только ни слова о повешенных. Они сами увидят то, что им вскоре предстоит увидеть». — Теперь мы у Конторы под колпаком.
— Под прикрытием, — возразил Рассел. — Хотя сейчас Агентство и само запуталось. Наслушавшись ЦРУ, обычные копы будут ходить как зашоренные. Агентство не может сочинить враки для прессы, слишком не похожие на то, что они врут тем, кто не имеет значков ЦРУ, потому что местные копы наверняка допустят утечку.
— Но нас им не провести, — сказал Зейн. — Нам надо получше соображать. Или хотя бы кофейку хлебнуть.
Джип съехал по длинной эстакаде, дождался зеленого света и покатил по зоне, застроенной фабриками и пакгаузами. Стрелка на дорожном знаке указывала, что в центр города можно проехать прямо, поэтому Зейн мудро свернул налево.
За квартал перед нами на дороге маячил коп на мотоцикле. Синяя мигалка крутилась на его «харлее», стоявшем поперек осевой линии. На копе был белый шлем, блестящая черная нейлоновая куртка и зеркальные очки, в которых отражался наш едущий навстречу джип.
— Засада! — завопил Рассел.
— Нет! — возразил Зейн, сбрасывая скорость. — Не здесь, не так и не сейчас. Чистая случайность.
Сняв с кобуры руку в черной перчатке, коп подозвал нас.
— Натягивай штаны, — сказал мне Зейн, но я уже и без того втискивался в мокрые, липкие брюки, немилосердно царапавшие мои голые порезанные ноги.
Зейн передал мне наш пистолет.
Хейли протянула ему свой темный платок, чтобы он прикрыл голые ноги. Коп на мотоцикле знаком показал, чтобы мы подъехали еще ближе.
«Не делай это! — мысленно внушал я копу. — Не заставляй меня делать это!»
Джип еле полз. Зейн сказал мне:
— Не показывай им, что поранился.
Он нажал на тормоза, и джип остановился. Зейн опустил стекло.
Коп с важным видом уставился на нас. Переносная рация у него на поясе пощелкивала.
— Как дела, офицер? — улыбнулся Зейн.
В зеркальной поверхности очков промелькнули отражения Эрика, Хейли и Рассела. Промокший до костей, я тоже заметил себя в этих линзах. Но когда они остановились, в них отражался только седовласый, седобородый водитель в старой армейской рубашке.
Коп указал на красную автобусную остановку на обочине:
— Припаркуйтесь там, сэр.
— Конечно.
Увидев, что мы припарковались, коп замахал другой машине, чтобы проезжала.
— Сэр? — переспросила Хейли.
— Посмотрите на пешеходов, — сказал Рассел. — Обычное утро, среда, торговцы и бизнесмены идут туда-сюда по своим делам. Но обратите внимание, что какая-то часть людей спешит в одном и том же направлении. Мужчины, женщины… вон леди держит за руки двух парнишек, которым уже пора в школу. А вон парень только что начистил ботинки.
— Словно они все куда-то собрались, — заметил Эрик.
Зейн с трудом натягивал на себя еще не высохшие брюки. Холод был ему на пользу.
Коп указал муниципальному грузовику, кузов которого был забит белыми заграждениями, следовать дальше по той же улице, по какой ехали и мы. Потом обратил на нас свои зеркальные очки.
— Вылезайте из машины, — сказал я. — Надо идти, куда просят.
— Худо дело, — сказал Рассел, когда мы оказались на тротуаре. — Среди бела дня. В самом центре города. На улице. Никакой группы поддержки. Никаких путей к отступлению. Непонятно, что творится.
— По нам никто не стреляет, — ответил я. Кивнул копу. — Уж точно не он.
Толпа увлекла нас к перекрестку, поперек которого муниципальные рабочие ставили белые заграждения. Остановились, со всех сторон тесно окруженные мирными гражданами, которые не могли поголовно оказаться секретными агентами.
— Парад какой-то, — сказал Рассел.
— Нет, — ответила седоволосая женщина в легком пальто.
И оба были правы.
Первым появился почетный караул. В нем шли ровесники отца и даже люди постарше; двое везли своего товарища в инвалидной коляске. На них были синие блейзеры и прямоугольные пилотки с золотым галуном; один приколол к плечу пустой левый рукав. Они браво, но безуспешно пытались маршировать в ногу с тремя национальными гвардейцами, которые несли флаги штата Мэн и флаг Америки. За почетным караулом следовали около дюжины мужчин помоложе и три женщины, одетые в какую-то невероятную смесь военного обмундирования — тужурки, рубашки, как у Зейна, пилотки — обноски, в которые они еще могли влезть. За ними шел папа. В синем помятом костюме. Черное платье висело на маме как на вешалке. Они вели под уздцы черную лошадь, которая тяжело и неуклюже ступала за ними, везя укрытый звездно-полосатым американским флагом гроб.
