заколками и его большими шагами туда, где имелись неведомые escape rooms, которые им предстояло посетить. У Иеронима в его аскетических обиталищах всегда было довольно уютно, были и книжки, сложенные опрятной стопкой, и свежая рукопись, от которой он отрывался, чтобы перемолвиться с домашним животным. Писательница М., оказавшаяся теперь лицом безо всяких занятий, могла ему в этом только позавидовать, но, думала она, ее положение имело и свою нежданную привлекательность. Давно-давно, много лет назад, в стране, которой больше не было нигде, кроме как на устаревших картах и в учебниках истории, юная М. сидела на курортной скамейке, у кафе, которое даже не открылось еще за ранним часом, и жадно смотрела на женщину, которая рыдала.
Та была большая, с растрепанными волосами, не по-утреннему пышно одетая, и все ее тело сотрясали всхлипы, которые она не пыталась унимать и даже, если М. не путала ничего сейчас, притопывала им в такт ногою в босоножке. Было ясно, что кто-то с нею дурно обошелся этой ночью, разлюбил и бросил или что похуже, и вот отчаянье наполняло ее равномерными мощными толчками, делая совершенно равнодушной ко всему, что происходило снаружи. М. смотрела, завороженная, не в силах ни уйти, ни отвернуться, и хорошо помнила сейчас, чтó чувствовала тогда: это были зависть и восхищение, оторопь перед силой судьбы и странное желание переменить свою участь, стать этой самой женщиной и что есть силы рыдать на рассвете, чувствуя, что ты на цирковой арене, где совершается смертельный номер и вся твоя жизнь сосредоточена и завязана в единый тугой узел.
Вот оно, казалось ей тогда; вот этим я хотела стать, думала она сейчас, имея в виду всё сразу: и женщину, и ее неукротимый плач, и пустые столики вокруг, – и даже теперь, когда ей так хорошо было ничего не чувствовать и вовсе не хотелось бы, чтобы невидимые руки хватали ее и выкручивали, как белье после стирки, она знала, на чьей стороне сила и почему у нее, у М., нет и не было ни льва, ни собаки.
16
Бетонное здание с несуразно низкими окнами было на задах у фанторамы, которую они прошли, не уделив ей никакого внимания, и в полном согласии свернули налево, потом направо, едва ли обменявшись за все время и парой фраз. М. что-то слышала или читала об этих escape rooms, давно ставших популярной формой отдыха и развлечения, во многом, как ей казалось, из-за названия, сулившего если не побег, так хотя бы выход. Мама рассказывала ей в детстве, что в давние времена на стеклянных дверях метрополитена в их родном городе были начертаны слова, всегда ее ужасавшие: «Выхода нет», словно пассажирам предлагали оставить всякую надежду. Когда М. подросла и ездила в метро сама, запрет формулировался уже по-другому, «Нет прохода» или «Закрыто», и хотя значил он то же самое, пугающая безысходность вроде как сводилась на нет – вот как много зависит от выбора слов.
В escape rooms, однако, надо было добиваться выхода деятельно, для начала по доброй воле туда отправившись и заплатив за вход; это М. считала не вполне логичным и довольно рискованным; так знаменитый циркач обвязал себя цепями, запер на дюжину замков и спустился на дно аквариума, рассчитывая сбросить путы и победно всплыть, но что-то у него не заладилось и он утонул на глазах у потрясенной публики, во всяком случае, так утверждала легенда, а проверить свою память М. не могла, телефона-то не было. Но стоя бок о бок с незнакомцем на пороге нового опыта, писательница размышляла об этом и готова была с ним поделиться своими соображениями. Она, положим, не сомневалась, что у него есть какой-то план действий, если уж он решил зачем-то развлечь себя и ее подобным образом, и что он объяснит ей в нужный момент, что от нее требуется. Меж тем у них проверили билеты, предупредили, что аттракцион продлится шестьдесят минут, за это время они должны самостоятельно выбраться из запертой комнаты, удачи вам, и оставили ждать своего часа в ярко освещенном предбаннике. Человек с заколками прислонился к стене и прикрыл глаза, и она не стала его беспокоить, хотя ей было что с ним обсудить.
С другой стороны, перспектива остаться с бледноглазым в закрытом помещении на неопределенный срок была не такой уж неприятной – тут М. вдруг посмотрела на него тяжелым оценивающим взглядом, каким у нее на родине мужчины провожали девушку, случайно прошедшую мимо, а он этот взгляд перехватил и ухмыльнулся в ответ так, будто не возражал против подобной, можно сказать, объективизации. Железная дверь поехала вбок, обнажая глухой коридорчик, и потом с жужжанием закрылась у них за спинами.
Если бы это был фильм ужасов, сказала М. отстраненно, я сейчас превратилась бы в чудовище и откусила вам голову.
Если бы это был фильм ужасов, чудовищем был бы я – первой жертвой всегда бывает женщина, ответил ей человек с заколками.
17
Имелась, значит, комната, где по всем углам были попрятаны многочисленные подсказки, долженствовавшие одна за другой сложиться в цепочку и, как белые камешки на лесной тропинке, вывести М. и ее спутника на верный путь и заставить дверь открыться. Организаторы игры подошли к своей задаче с душой, и в реквизите недостатка не было. Но вот содержательная часть была, кажется, продумана не вполне, и трудно было догадаться, что у комнаты за легенда и в чем состоит история, которую надо разгадывать. А может, это и не предусматривалось, достаточно было просто разыскать ключ, ведущий к другому ключу, потом к третьему – и так понемногу выбраться из удушающей тесноты прошлого в мир, который принято считать настоящим.
Интерьер напоминал взбесившиеся закрома ломбарда, набитого всякой всячиной: немолодой диванчик с вывороченным нутром, патефоны без иголок и неработающие телевизоры, гинекологическое кресло в дальнем углу, заставившее М. усмехнуться невесть чему, пара научного вида агрегатов с пыльными трубчатыми сочленениями, а в центре всего этого неустройства – холеный письменный стол, который хозяин ломбарда, видно, только что покинул, оставив открытую чернильницу и стопку бумаги, причем на верхнем листе было уже написано разборчивыми большими буквами имя города Ф. и сегодняшнее число. Это наверняка была подсказка, как и большой хрустальный шар из тех, что используются для гадания, он стоял на другом столике, низком, покрытом вишневого цвета плюшем, стекло было мутноватое, но без слоя пыли, как на большинстве предметов, их окружавших.
Бледноглазый взялся за дело методически, бодро выдвигая
