здание, а за углом уже вокзал, – указал Мороз рукой через плечо Сосновского. – Давайте здесь машину оставим.
– Хорошо, – согласился я и повернулся к пограничнику. – Значит, так, ребята: покидаем автомобиль, и каждый самостоятельно выходит на перрон. Осматриваем все вокруг, особенно складские и служебные помещения, составы с ценным и военным грузом. Обращаем внимание на всех, кто по описанию может походить на наших диверсантов. Я найду военного коменданта, если он здесь есть, и озадачу патрули. Если они есть в этом городке.
Сосновский остановил машину у тротуара, и я сразу вышел, накинув ремень автомата на плечо. На улице было не очень много людей. В основном гражданские, которые спешили по каким-то своим делам, возможно, связанным с эвакуацией. Наверняка большая часть – это работники железнодорожной станции и складов. Встречались и военные. И офицеры, и простые красноармейцы торопились куда-то, кто с ящиками, кто с документами. Пробегали целыми группами бойцы, проезжали машины. А когда я вышел на перрон, то увидел людей, ждавших поезд. Вещи: узлы, чемоданы, корзины и большие сумки. Все это стояло, лежало, их держали в руках, катили на тележках и в детских колясках.
Я остановился и осмотрелся. Где-то здесь должна быть комендатура. Патрулей не видно, но военных много. Мимо прошел Мороз, держа за ремень автомат, висевший у него на плече. Он на ходу разгладил складки гимнастерки под ремнем, поправил зеленую фуражку и пошел вдоль здания вокзала, поглядывая в открытые окна. Обернувшись, я увидел Сосновского. Тот шел не спеша, подмигивая хмурым испуганным девушкам, заговаривая с женщинами. Но что я отметил – глаза Михаила ни на секунду не оставались неподвижными. Они бегали по перрону, по окнам домов. Он успевал и заговаривать с людьми, и видеть все вокруг. Мне на глаза попался немолодой железнодорожник в фуражке. Он тоже куда-то торопился, попутно вытирая на ходу лоб грязным носовым платком, но я успел схватить его за рукав и вежливо осведомиться, где мне можно найти военного коменданта станции.
– Нету его, товарищ хороший, – покачал железнодорожник головой и нахлобучил фуражку. – Уехал он, а куда – сказать затрудняюсь. Кабинет запер, сел в машину, значит, и укатил. А куда, то мне неизвестно. Может, начальник станции знает.
Я отпустил пожилого человека и двинулся к широким, настежь раскрытым дверям вокзала. Здание небольшое, всего в один этаж. Найти будет нетрудно. И когда я дошел до дверей и машинально бросил взгляд вправо, в сторону путей, то замер на месте. По перрону шли Коган и Буторин. Медленно, как будто гуляли и ждали своего эшелона. Они о чем-то оживленно разговаривали и меня не видели. Но самое интересное было потом. Я увидел трех солдат с автоматами на плече, которые тоже шли по перрону не спеша. Мгновенно я вспомнил эти оттопыренные уши, тонкую длинную шею и выпирающий острый кадык. Этого человека я видел в госпитальном дворе возле легковой машины, где врач перевязывала руку раненому командиру Красной армии. И второго из этой троицы я тоже узнал. Плечистый, шея толстая, аж воротник гимнастерки не сходится. А не сходится, потому что гимнастерка была с чужого плеча. Контраст новой, только со склада гимнастерки худощавого и застиранная короткая гимнастерка его товарища. Третьего я не помнил.
– Спокойно, Максим, я их вижу, – раздался совсем рядом негромкий голос Сосновского. Потом он добавил, как будто хотел уточнить: – И наших ребят тоже вижу, и эту троицу.
– Миша, наши ребята ничего не знают, они скоро пройдут мимо диверсантов, – шепнул я Сосновскому. – А сейчас самая выгодная позиция, когда враг между нами находится, и взять диверсантов будет легче. А сейчас даже Мороз их не видит, он их не узнает.
– Держи мой автомат! – вдруг сунул мне в руки свое оружие Сосновский и сорвался с места.
Я машинально взял его автомат, но успел только открыть рот, чтобы остановить Михаила, спросить, что он намерен предпринять. А Сосновский уже быстрым шагом шел за диверсантами, вооруженный лишь кобурным оружием на ремне. Он бесцеремонно выхватил из рук какого-то мужчины букет цветов, с которым тот стоял на перроне, ожидая кого-то, и побежал в сторону диверсантов. Чтобы оказаться рядом в нужный момент, я юркнул через дверь в зал ожидания и побежал, посматривая в окно на Сосновского. Он бежал по перрону и махал кому-то рукой с букетом, счастливо улыбаясь и выкрикивая какое-то женское имя.
Диверсанты обернулись на шум. Я сразу заметил, как все трое напряглись, как они стали озираться, пытаясь понять, к кому бежит этот молодцеватый майор с цветами. Когда они поймут, что никакой женщины нет, которая бежала бы навстречу майору или со счастливыми глазами ждала его, Сосновский уже настигнет их. Коган и Буторин тотчас же увидели Михаила и сразу поняли, что идет какой-то спектакль. Но им понадобилось несколько секунд, чтобы понять, кто является объектом этой театрализованной постановки. Возможно, что Сосновскому и удалось бы все сыграть до конца, но следом за ним бежал тот самый мужчина, у которого он выхватил букет, ругаясь, требуя остановиться и обещая «начистить морду», невзирая на звание.
Диверсанты все поняли и схватились за оружие. Сейчас случится непоправимое. Стрельба на перроне, пусть не переполненном пассажирами, но все же на котором были беззащитные и ничего не подозревающие люди, чревата жертвами. Наверняка Сосновский тоже понимал это, потому что метров за десять до диверсантов, когда те повернулись и сорвали с плеч автоматы, он вдруг широким взмахом руки швырнул в их сторону букет, гаркнул на весь перрон предупреждающую команду «граната» и сам упал на землю. Финт сработал. Диверсанты пригнулись и шарахнулись в разные стороны в ожидании взрыва. Сосновский успел выхватить из кобуры пистолет и выстрелил дважды по ногам одного из врагов.
Перрон огласился криками и женским визгом. Люди бросились к зданию, многие стали падать на землю и закрывать голову руками, как во время обстрела или бомбежки. Воздух прорезала автоматная очередь. Крикнув в зале ожидания людям, чтобы падали на пол и прятались за лавками, я подбежал ко второй двери. И в этот момент лицом к лицу столкнулся с одним из диверсантов. На улице прозвучали еще две автоматные очереди, и мое воображение сразу нарисовало мне картину распростертых на перроне тел пассажиров. Мне в глаза смотрел тот самый, с оттопыренными ушами, худощавый молодой человек. И его кадык нервно дернулся сверху вниз и назад.
Мои руки были заняты моим оружием и автоматом Сосновского. Я разжал пальцы, бросая оружие на пол, и тут же мне пришлось перехватить ППШ диверсанта, тот попытался навести автомат на
