панического отчуждения до более терпимого социального дискомфорта и вплоть до социальной непринужденности. Кроме того, депрессия может постепенно снижаться от парализующего отчаяния до ангедонии (неспособности наслаждаться нормальными радостями жизни) и вплоть до состояния усталости и немотивированной умиротворенности. Конечно, оба этих процесса проистекают с переменной скоростью.
Я пишу это, испытывая легкое сожаление о многих десятилетиях, когда я оценивал свое эмоциональное состояние и настроение (как хорошее, так и плохое) в духе “всё или ничего”. Если я не чувствовал себя очень хорошо, то мне казалось будто все из рук вон плохо. А так как чувствовать себя очень хорошо — это то, что люди ощущают лишь относительно небольшую часть времени, мои плохие ощущения стали доминирующим переживанием. Действительно, слегка неприятное ощущение у меня быстро превращалось в ужасное вследствие стыда, смешанного с мышлением по принципу “всё или ничего”.
Поэтому я так благодарен изменившему мою жизнь прозрению, которое заставило меня изменить прежнее стремление к идеалу на новое стремление к постепенному улучшению.
Внутренний критик отрицает признаки прогресса всякий раз, когда происходит новая эмоциональная регрессия, пусть даже менее интенсивная. Каждое повторение чувства стыда, страха или депрессии интерпретируется как доказательство того, что ничего не изменилось, даже когда удлиняются периоды без активации регрессий.
Черно-белая оценка внутреннего критика такова: “Я либо излечился, либо безнадежно неполноценен” И как только вы соглашаетесь с утверждением внутреннего критика о вашей неполноценности, вы выходите из процесса восстановления и скатываетесь вниз по спирали в полномасштабную эмоциональную регрессию — вас снова захватывает ледяной панцирь токсичного стыда, и вы цепенеете в беспомощности и безнадежности в мертвой хватке кПТСР.
Реабилитация — это пожизненный процесс
Чрезвычайно трудно принять тот факт, что реабилитация никогда не завершится. И хотя мы можем ожидать, что с течением времени наши эмоциональные регрессии станут редкими и утратят интенсивность, чрезвычайно трудно, а иногда и невозможно отказаться от спасительной фантазии, что однажды мы освободимся от них навсегда.
И даже если мы уже не так цепляемся за эту спасительную фантазию, мы склонны обвинять себя всякий раз, когда у нас случаются эмоциональные регрессии. Очень важно понять, что процесс восстановления обычно сопровождается многочисленными временными регрессиями. Кроме того, большинство вставших на путь восстановления заблуждаются, полагая, что их временная регрессия окажется постоянной и окончательной. Это заблуждение подкрепляется тем, что наступление эмоциональной регрессии сопровождается ощущением нескончаемости. В такие моменты мы регрессируем к нашему детскому разуму, который был неспособен вообразить будущее, отличающееся от вечного настоящего нашей заброшенности.
Итак, как же, учитывая сказанное, возможно жить с кПТСР? Мне помогает то, что я рассматриваю мое кПТСР как нечто похожее на диабет, т. е. состояние, которое требует постоянного контроля на протяжении всей моей жизни. Эта плохая новость, естественно, оскорбительно неприятна, но, как и в случае с диабетом, хорошая новость заключается в том, что, если я научусь искусно контролировать эмоциональные регрессии, кПТСР будет лишь изредка докучать мне. И, что еще более важно, я смогу развиваться и жить более насыщенной и плодотворной жизнью.
Еще одна хорошая новость состоит в том, что при эффективном управлении кПТСР вознаграждает нас особыми дарами, недоступными тем, кто менее травмирован, — как мы увидим в конце главы.
Целительные эмоциональные регрессии и боли роста
Излечение детской травмы является длительным и постепенным процессом, поскольку полное восстановление способности к самовыражению требует большой практики. Быть самим собой поначалу очень страшно и может вызывать эмоциональные регрессии. Во многих неблагополучных семьях за здоровое самоутверждение ребенка наказывали, как за тяжкий грех. Попытки самовыражаться способами, которые ваши родители запрещали, как правило, поначалу вызывают интенсивные эмоциональные регрессии, которые препятствуют осознанию исцеляющей силы такой практики.
Мы можем заставить себя взглянуть в лицо этой боли, концептуализируя ее как боль исцеления. Чтобы не дать прошлому затянуть нас назад, надо решиться осознанно пережить эти эмоциональные регрессии и восстановить наши основополагающие права, в которых нам было отказано родителями, и, наконец, получить то, что по праву нам принадлежит.
Мы можем придать себе силы для столкновения с этими столь необходимыми эмоциональными регрессиями, мысленно сравнивая “высказывания вслух” с походом к стоматологу. Пока мы не примем боль от стоматологических процедур, мы обречены до бесконечности страдать от хронической зубной боли. Пока мы не начнем проговаривать свои переживания, одиночество нашего молчания будет держать нас в тюрьме безысходности.
Реабилитация от болезненных воспоминаний детства очень сложна еще и потому, что человек старается избегать любой боли. Мы можем даже убедить себя, что избегать эмоциональной регрессии и ее проговаривания. Но хотя в какой-то момент такое отступление и покажется заманчивым, мы не должны сдаваться.
Более того, если мы когда-либо решимся себя превозмочь, мы должны будем призвать всю свою отвагу. На мой взгляд, храбрость определяется страхом. Она состоит в том, что вы боитесь, но все равно совершаете правильные действия, преодолевая страх. Не нужно храбрости, чтобы делать то, что не вызывает страха.
Работа с гневом, описанная в главе 11, может существенно помочь в этом. При достаточно сильных намерениях вы сможете пробуждать тот вид мужества, которое состоит в том, чтобы испытывать страх и действовать вопреки ему. Вы можете подтолкнуть себя к этому, чтобы спасти вашего внутреннего ребенка от участи так и остаться никем не увиденным и не услышанным.
В достаточной мере овладев этой практикой, мы узнаем, что не следует пытаться полностью искоренить страх. Мы можем бояться и все же действовать смело. Мы можем бороться с подавлением желания высказать собственные мысли, мнения, предпочтения, мы можем научиться говорить “нет” и устанавливать границы.
При достаточной практике целительные эмоциональные регрессии не только уменьшатся, но и заменятся здоровым чувством гордости за себя и свою мужественную победу над собой. Все чаще и ощутимей нас будет вознаграждать чувство безопасности вследствие нашей принадлежности к миру.
На более глубоком уровне реабилитации очень важно, чтобы мы осознали, что чувства страха, стыда и вины иногда являются признаками того, что мы сказали или сделали что-то правильно. Они являются эмоциональными регрессиями того, насколько мы были травмированы за то, что пытались претендовать на нормальные человеческие привилегии.
По мере реабилитации мы должны научиться переносить эти чувства. Придание им более глубокого смысла — ключ к достижению этой цели. Как правило, это включает в себя следующие прозрения: “Сейчас я боюсь, но мне не грозит опасность, как в детстве”; “Я чувствую вину не потому, что виноват, а потому, что был загнан в чувство вины за выражение собственного мнения, своих потребностей и предпочтений”; “Я испытываю стыд потому, что мои родители выражали ко мне свое презрение и отвращение за то, что я просто был самим собой. Я говорю «нет» этим токсичным родительским проклятиям, горжусь и понимаю, что
