было совершенно неиграбельно, и вряд ли какой-то мастер сумеет её привести в порядок.
Нашлась ещё красная свердловская «Тоника», выглядящая как топор. На такой играл Трубадур в мультике про бременских музыкантов. В жизни, однако, эта «Тоника» оказалась полнейшими дровами. Толстенный гриф, уродливая башка, закисшие и поржавевшие колки от акустики. Но эта гитара хотя бы подлежала ремонту и апгрейду, из неё ещё может получиться играбельный инструмент.
Ну и ещё один «Урал-650», на этот раз чёрная с красивым изумрудным пикгардом, но без струн и нескольких кнопок. Его я приметил сразу. Самое главное, гриф был ровным, а всё остальное легко поправимо.
Барабаны… Вот с ними беда. Бас-барабан ещё ладно, пусть и педаль к нему оказалась максимально разболтана и всё безбожно люфтило, а вот малому барабану от жизни досталось по полной программе. Подструнник отсутствовал, верхний пластик пробит. Пионерия, блин. На напольном томе пластик хотя бы просто был растянут. Железо к барабанам, слава Богу, нашлось отдельно, в коробочке, тарелки из непонятного сплава, верхний и нижний хет, крэш и райд оказались даже без трещин. Разве что крэш с одной стороны был аккуратно обрезан ножницами по металлу и зашлифован.
И, конечно, ионика. Синтезатор «Юность-75», пожилой с виду, но достаточно хорошо сохранившийся. На нём даже вездесущей пыли не было, Варя о своём инструменте заботилась.
На все инструменты белой краской нанесены были инвентарные номера, ладно хоть не на лицевой стороне. Всё учтено, всё на балансе школы. А вот на единственной педали эффектов ЭФФЕКТ ВАУ-ВАУ инвентарника не имелось, и я крайне удивился, что её за эти годы не спёрли пионеры. В жизни такой педали не видел, смесь одновременно квакушки и фузза, выполненная в кондовом советском стиле, из чёрного пластика. Из такого же делали телефонные аппараты.
Пока я разбирался со здешними сокровищами, Варя протирала пыль и мыла пол, а Любочка, усевшись на парту и невольно демонстрируя ножки в капроновых чулках, с интересом за всем наблюдала.
Когда Варя в очередной раз отправилась менять воду, Любочка соскочила с насиженного места. Прошла к барабанам, потыкала пальцем в порванный пласт.
— Это получается, вы теперь народ будете искать? — спросила она.
— Ага, — ответил я.
— А с репертуаром определились уже? — спросила она.
— Пока нет, — сказал я.
— Вам обязательно надо солистку. Девочку на вокал, — заявила Любочка.
Вот этого мне бы не хотелось. Хороший женский вокал днём с огнём не сыщешь. Что эстрадный, что оперный. В записи ещё ладно, можно вытянуть как угодно, перезаписывать партии по двести раз, но вживую это обычно звучит очень плохо. Особенно на нашем, любительском, уровне.
Так что я думал петь сам, как это делал в «Сибирской Язве». Ну, как петь. Рычать.
— Вы, наверное, тоже в ансамбле играли? — спросил я.
— Не-е-е, ты чего! Я же баянистка! — засмеялась Любочка. — Хотя мы вот у себя в Красносибирске выступали, трио баянистов было у нас.
— А вы не отсюда? Не из Чернавска? — спросил я.
— Не-а, по распределению сюда, — сказала она. — Зато комнату в общежитии дали сразу.
— Повезло, — буркнул я.
— Отдельная комната, своя! — воскликнула Любочка. — Конечно, повезло!
Ну да, я бы тоже предпочёл отдельную комнату, а не раскладушку на кухне. Пусть в общаге, гостей особо не приведёшь, и после закрытия не попасть, зато своя.
— Хотелось бы и мне свою, отдельную, — признался я.
— Ничего, закончишь десятый, поступишь куда-нибудь, выделят, — сказала Любочка. — Если в другой город поступишь, конечно. Или ещё профсоюзным активистом можешь стать, им тоже место в общежитии положено. Чтобы от коллектива не отрываться.
— Мне скорее место в казарме выделят, — посмеялся я. — Года на два-три.
Вот куда, а в советскую армию попадать мне точно не хотелось. Можно, конечно, и там неплохо устроиться, писарем или в оркестр, но для меня это казалось сплошной потерей времени. Ничего, Расторгуев тоже не служил, но это не мешает ему петь про батяню-комбата.
— А ты поступи туда, где военная кафедра есть, — посоветовала Любочка.
Да, другого варианта, наверное, и не будет. А косить по дурке или как-то ещё… Вредно для моих будущих планов.
— Ага… Младший лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, — процитировал я.
Любочка заулыбалась.
— Это ты сейчас зарифмовал? Что-то в этом есть, слушай! — воскликнула она. — Песню можно написать, про военных!
Я даже не нашёл, что ответить.
— Военный… Красивый, здоровенный! — она невольно процитировала ещё одну ненаписанную песню.
— Не наш репертуар, я думаю, — сказал я. — Это девочка должна петь. Только я думал, что я петь буду. У меня песни под мужской вокал.
— А я говорю, вам солистка нужна, — настаивала на своём руководитель ансамбля. — Не знаю вот, как Варя, умеет или нет… Да и она же на клавишах, как…
— Очень даже умею! — Варя вернулась как раз вовремя. — И нам ещё одна… Солистка… Не требуется.
Любочка тут же замолкла. В воздухе повисло какое-то напряжение, которое срочно требовалось разрядить.
— Нужна или нет, будем потом решать, первым делом надо с ритм-секцией разобраться, да, Варя? — произнёс я. — Любовь Георгиевна, может, знаете, кто-то из ребят на барабанах играет?
— Саша, ну откуда? Я тут работаю без году неделя, — сказала учительница, охотно меняя тему.
— Можно объявление возле расписания повесить, — предложила Варя.
— Отличная идея! — похвалил я. — Сделаешь?
— Конечно, — улыбнулась она.
Я вдруг вспомнил график поиска барабанщика, когда требования постепенно снижаются от барабанщика с мировым именем до хотя бы просто человека с руками и ногами или просто живого существа. Да, с ударными будет тяжеловато. Особенно если играть мою музыку. Два притопа и три прихлопа в ней не сработают, она зазвучит только если
