ГЛАВА ВОСЬМАЯ
К концу января 1858 года, после трех месяцев напряженной работы, без шума и торжеств большой ребенок Брюнеля наконец-то был спущен в реку. В тот момент, когда железная гора коснулась воды, я, как почти все остальные жители Лондона, не присутствовал на этом событии. Большую часть времени я проводил в больнице. Весь февраль это серое место с палатами, заставленными кроватями, с обитыми деревянными панелями коридорами и ярко освещенной столовой было для меня почти что родным домом. Мисс Найтингейл регулярно посещала меня, теперь ее присутствие в больнице выходило за рамки обязанностей, возложенных на нее комиссией. Тогда я еще не знал, какие далеко идущие виды она имела на больницу Святого Фомы. Теперь меня почти ничто не отвлекало от работы, я не испытывал соблазна уклоняться от своих обязанностей и с того дня на верфи больше не встречал Брюнеля. Я предполагал, что он был очень занят. Его корабль спустили на воду, но работа еще не завершилась и, судя по тому, что я читал в газетах, у него было очень много дел.
Однако Клуб Лазаря вернул меня в мир научных изобретений. Меня снова пригласили в качестве наблюдателя.
К счастью, мне ничего не сказали по поводу моего доклада для клуба, а я не собирался поднимать эту тему самостоятельно. На этот раз встреча проходила в другом месте — в большом доме мистера Бэббиджа на Дорсет-стрит, в квартале Марилебон.
При первом знакомстве Бэббидж показался мне довольно замкнутым типом. Однако, очутившись в его доме, я понял, почему он позвал нас сюда. Я узнал, что мастерская изобретателя находилась по тому же адресу. Как и предполагал Витуорт, нас пригласили для того, чтобы мы могли присутствовать на презентации аналитической машины, о которой благодаря нашей встрече я уже слышал, хотя до конца так и не понял, как она работала.
В стенах своей обители Бэббидж выглядел намного спокойнее, но так же чутко реагировал на любой шум с улицы. Его мастерская располагалась во внутреннем дворе дома и была забита различными устройствами, напоминая скорее кунсткамеру. Хозяин с радостью объяснял назначение каждого экспоната, на который мы обращали внимание. Среди них была пара досок с кожаными ремнями. Внизу к ним крепились по две створки, напоминавшие обложки для книг. По словам Бэббиджа, это было одно из самых первых его изобретений — туфли для хождения по воде. «Ну, Изамбарду они вряд ли понадобятся, — заметил Рассел. — Он считает, что изобрел для этой цели кое-что посерьезнее!» В других обстоятельствах подобный комментарий можно было бы счесть за оскорбление, особенно если он исходил из уст большого шотландца. Но в этот раз все лишь рассмеялись, причем громче всех смеялся сам Брюнель. Мы были даже рады, что у нас появился повод для смеха, потому что изобретение Бэббиджа не могло вызвать другой реакции, однако смеяться над ним открыто было бы верхом бестактности, особенно в доме самого Бэббиджа.
Впоследствии выяснилось, что идея не такая уж и нелепая, тем более что она посетила Бэббиджа, когда он был совсем еще ребенком. Он объяснил, что створки должны были раздвигаться, как только нога в «ботинке» ступала на поверхность воды. Они должны были удерживать ногу на поверхности воды до тех пор, пока человек не сделает следующий шаг, и тогда все повторялось бы. Переставляя ноги достаточно быстро, человек смог бы идти по воде. Теперь уже рассмеялся сам Бэббидж, когда начал рассказывать о том, как едва не утонул, пытаясь опробовать этот образец. Не успел он сделать и двух шагов, как с головой ушел под воду. Больше он подобных попыток не повторял.
Я надеялся, что изобретатель так же легко и доступно сможет объяснить принцип работы аналитической машины. И радовался тому, что не нужно будет делать конспекты этого импровизированного доклада, хотя и решил, что если Брюнель еще раз предложит мне занять пост секретаря, то я соглашусь. И не важно, что устройство так и не было до конца сконструировано. Даже его разностная машина, идею которой он вынашивал более тридцати лет, до сих пор существовала лишь в виде маленького макета, который Бэббидж использовал для наглядной демонстрации работы механизма. Три столбца отполированных шестеренок в окружении спиц и коленчатых валов. На каждой шестеренке были закреплены таблички с цифрами, с помощью которых производились расчеты, задаваемые машине оператором. И хотя некоторые из собравшихся уже видели машину, Бэббидж хотел показать ее в действии тем, кто еще не знал о принципах работы механизма.
Настроив машину, Бэббидж повернул ручку, приводившую в движение шестеренки, которые он иногда называл зубчатым мозгом. Каждое движение прибавляло к числам, написанным на шестеренках, число, равное шести. Так шесть превращалось в двенадцать, двенадцать — в восемнадцать, и так далее и тому подобное. На меня это произвело впечатление, расчеты были самые примитивные, но когда после пятнадцати нажатий на рычаг появилось девяносто, то при следующем повороте произошел сбой в подсчетах и вместо девяноста шести машина выдала сто восемьдесят, а затем — триста шестьдесят. Те, кто видел эту машину прежде, ничуть не удивились, а некоторые, включая Брюнеля, которому, вероятно, жалко было тратить время на подобные эксперименты, откровенно скучали в процессе демонстрации. Только Кэтчпол спросил, что случилось с последовательностью чисел. Бэббидж обрадовался вниманию, проявленному к его изобретению, и тут же объяснил, что предварительно настроил машину таким образом, чтобы она сначала к каждому числу прибавляла шесть, а впоследствии умножала полученное число на два. И хотя машина могла производить лишь базовые расчеты, но она не допускала ошибок, которые иногда совершает человек при работе с большими числами. Как, например, при составлении графиков с логарифмическим масштабом по осям координат, когда даже малейшие ошибки могут стоить жизни, поскольку эти графики, помимо всего прочего, используются в морской навигации. Ошибки могут возникнуть впоследствии при типографском наборе чисел. Однако в машине Бэббиджа вероятность этих ошибок будет устранена, поскольку она сама распечатывает все произведенные ею расчеты.
Аналитическая машина должна была стать еще разумнее, если подобное определение можно было применить к механизму. Она могла бы не только производить сложения и умножения, но и делать все возможные виды расчетов, используя любой порядок. Данные будут вводиться в машину для дальнейших расчетов с помощью серии карточек с прорезями, которые образуют определенные узоры и будут считываться машиной по тому же принципу, как это происходит в музыкальной шкатулке.
Затем последовал ряд незначительных вопросов, после чего мы вернулись в гостиную, чтобы немного отдохнуть. Я слышал, что хозяин был вдовцом, однако в комнате еще чувствовалось женское присутствие, которого было полностью лишено мое жилище. В вазах стояли свежие цветы, повсюду были расставлены милые декоративные безделушки, на спинках стульев лежали красивые вязаные покрывала. И, словно продолжая следить за порядком, с портретов над камином смотрели женские глаза. Бэббидж сказал мне, что на одной из картин изображена его жена, а на другой — мать.
Впрочем, над камином висел еще один портрет. Без сомнения, Бэббидж был дамским угодником. Картина была меньше тех, что висели выше, но ее малый размер не мог скрыть красоты изображенной на ней особы. Однако прежде, чем я успел спросить у Бэббиджа, кто эта женщина, он показал нам еще одну картину. На сей раз это был мужчина. Судя по стоявшему позади него верстаку и стеллажу с различными инструментами, он сидел в мастерской, которую мы только что покинули.
