что никогда не выйдет за меня замуж, даже если я останусь последним мужчиной на свете.
— Это очень сильное заявление, — предположил я.
— Так и было, и нет сомнений, что она именно это и имела в виду. Тогда я отправился домой и с тех пор это для меня неважно, стану ли я когда-нибудь Властителем, или даже жив я или мёртв. Ибо для счастья, мне необходимо жениться на Броде, а для её счастья ей нужен я и всё же она заявляет, что этого никогда не будет только потому, что я — человек из Корнуолла.
— Это печальная история, — согласился я, — и, полагаю, тебе нужна моя помощь?
— Именно поэтому я и задержался.
— Она назвала какую-либо причину, почему столь жестоко отвергла твою любовь?
— О, поистине, она это сделала. Она сказала, что у всех корнуолльцев есть хвосты, о браггадоччио[6] и других хвостатых, сама мысль о которых наполняет её страхом.
— Так, по-твоему, она считает, будто ты — хвостатый человек?
— Да. Так она сказала.
— Разумеется, у неё должен был быть какой-то повод для такой мысли.
— Конечно, должен.
— Естественно, если она и вправду так думает, нам нельзя винить её, что она не желает за тебя выходить. При таких обстоятельствах леди выказала редкостную рассудительность и замечательную разборчивость. Но почему ты не показал ей, что она ошибается?
— Я пытался по-всякому, как только мог, но на каждое моё слово она высказывала двадцать своих, как женщины обычно и побеждают в споре; я сказал ей, что я такой же бесхвостый, как и её ирландцы, но она просто раскричалась и ответила, что не верит мне и что же будет после того, как мы поженимся и она не сможет этого отменить, если обнаружит, что я солгал ей. Я сказал ей, что я — настоящий человек и говорю правду, а она парировала что все мужчины так говорят женщинам, со времён рыцаря Энея и леди Дидоны[7], и что никому из них нельзя доверять, особенно тем, что с хвостом.
— О! Эти женщины! Эти женщины! — печально заметил я, покачав головой.
— Вы когда-нибудь влюблялись? — мрачно спросил он.
— Нет. У меня было столько более важных приключений, что возиться с этим не было ни времени, ни склонности заниматься ерундой и впустую тратить моё время на такую хрупкую, несущественную часть жизни, как женщины.
— Тогда вы ничего о них не знаете. Пытались когда-нибудь спорить со взбешённой женщиной?
— Безусловно, нет. Когда я был в Аравии, очень мудрый человек одарил меня такой крупицей философской науки: «Тот, кто спорит с женщиной — дурак, а тот, кто пытается спорить с разгневанной женщиной — набитый дурак». Поэтому я оставляю их в покое, кроме тех случаев, когда они становятся слишком опасны и тогда я просто их убиваю.
— Я думал, вы поможете мне, — вздохнул он, — но я не хочу, чтобы вы её убили. Тогда мне придётся наложить на себя руки и наши духи станут блуждать в смертельных водах Леты, встречаясь каждый день, но не в силах понять, что мы когда-то знали друг друга.
— Не унывай. — посоветовал я, — Тебе можно помочь. Я думаю послать за этой спесивой королевой и объяснить ей некоторые вещи. Я могу уверенно заявить, что у тебя нет хвоста?
— Это вы должны будете решить сами, — вот и все заверения, что Фиц-Хью принёс мне.
— Думаю, ты должен быть искренним со мной. — пожав плечами, предостерёг я его. — Я — Властитель страны, которая, надеюсь, однажды станет великим царством. Одной из основ этой земли станет честность и добропорядочность с нашими соседями. Так мы надеемся избежать разрушительных войн. Предположим, дав слово чести истинного Властителя, я скажу этой леди, что у тебя нет хвоста и, поверив моему слову, она выйдет за тебя замуж, а потом обнаружит, что я солгал? Подумай, что она почувствует! Она может отрубить тебе и голову и хвост, и явится в Корнуолл, чтобы мне отомстить. Поскольку это очень важно, я должен точно знать об этом затруднении.
— Вам придётся просто решить, составить своё собственное мнение. — Он был так упрям, что я собрался было велеть ему уйти, но, узнав, что он обитал лишь в нескольких часах езды от моего замка, я предложил поехать с ним и провести несколько дней в его компании. Видимо, это утешило его и он сразу убедил меня так и поступить. Он рассказал мне, что его мать — славная старая дама, и держит прекрасный розарий и целый сад, где растит целебные травы для лечения их народа.
Фактически, я получил немалое удовольствие, познакомившись с Дамой Фиц-Хью: она была очень приятной леди, довольно остроумной и в то же время примечательно учёной. Хоть и глубоко сокрушаясь над несчастьем своего сына, она не жалела усилий, чтобы сделать мой краткий визит приятнее и у нас произошло несколько очень интересных и плодотворных бесед в уединённости розария. Затем я оставил их, пообещав, что сделаю всё, что смогу, как только смогу и заверив их, что я убеждён, что всё сложится наилучшим способом к полному удовлетворению лорда Фиц-Хью.
Это был счастливый случай, что я возвратился в замок Хубелейров именно тогда. Хотя корнуолльские лорды полностью желали, чтобы я стал их Властителем, люди Уэльса имели несколько другое мнение. На самом деле, у них был собственный кандидат. Посланники ожидали меня, дабы передать, что, если я незамедлительно не покину страну, они призовут на помощь королеву Броду, которая ненавидела Корнуолл больше, чем Преисподнюю и они вторгнутся на мою землю и заменят всех убитых корнуолльцев отборными валлийцами.
Я посовещался с некоторыми из самых могущественных рыцарей. По их мнению, если придут одни валлийцы, то битва была бы равной, но если к ним подойдут ирландские союзники, их будет тяжело одолеть. Они заявили, что весь Корнуолл верен мне, но, без сомнений, они боялись ту ирландскую королеву. я буду занимать этот пост и сохранять своё доброе имя. Конечно, маленький человечек, с которым я подружился, сдержал своё обещание и сделал меня Властителем, но, в конце концов, он не обещал в точности, как долго я смогу сохранить эту честь и, к настоящему времени, у меня не было возможности проверить действенность волшебных слов на Золотом Ключе. Тем не менее, я решил действовать храбро и велел валлийским посланникам поскорее вернуться в их собственную страну и передать их королю, Гарольду Дха, чтобы тот занялся своими собственными делами и не лез в Корнуолл или же я буду сотворю над ним волшебство, дабы он навсегда
